Я устал переть сумку, мне жарко, я решаю посидеть ещё немного на асфальте.

И вспомнить, куда идти дальше.

В доме четыре подъезда. Вход в них со двора, но с улицы видно, что подъезда именно четыре, а не три или пять.

Кинул бы мне кто–нибудь клубочек, а я б ухватился за ниточку.

Ау, Симба, ты где?

Моя сумасшедшая тётка по–прежнему не отвечает.

И я абсолютно не помню, что ещё говорила матушка, — скорей всего, она просто побежала одеваться, чтобы не опоздать на самолёт.

Мне становится тоскливо, я могу просидеть здесь не то что до позднего вечера, но и всю ночь, до завтрашнего утра.

Пока Симба не вздумает выйти на улицу и не наткнется на меня.

Может, лучше действительно вернуться домой, а к Симбе поехать завтра?

Загодя положив бумажку с адресом в карман.

Это уже не конфликт адресов, гораздо хуже.

Дистенциальный коблоид оказался круглым идиотом.

В поле зрения внезапно впархивает крупная, странно серебристая бабочка. Я никогда таких не видел, хотя вообще–то я не большой специалист по этим тварям. Знаю, что они зовутся чешуекрылыми, — рассказывали на биологии. Но там о многом рассказывают, от скелета до сперматозоида.

Бабочка садится на краешек сумки и сидит, медленно подрагивая крыльями.

Её длинные чёрные усики шевелятся, будто она к чему–то принюхивается.

А потом она взлетает и начинает кружиться надо мной, и я вдруг встаю и вскидываю сумку на плечо.

Бабочка летит к дому номер двадцать три, и я иду вслед за бабочкой.

Мне кажется, я знаю, как быть дальше.

Какой подъезд мне нужен — третий.

Бабочка летит впереди, я иду вслед за бабочкой, хотя даже не смотрю на неё.

Во дворе поворачиваю к третьему подъезду.

Бабочка поворачивает туда же.

Матушка с папенькой уже совершенно точно в воздухе, мне становится грустно, на самом деле я бы хотел искупаться в море.

А мне придётся две недели торчать у сумасшедшей тётушки, покрасившей волосы в красный цвет!

Всё бы отдал, чтобы такое проделала матушка! Вот было бы прикольно!

Бабочка уверенно летит к третьему подъезду, а потом взмывает вверх.

Я стою посреди двора, задрав голову, и считаю этажи.

Первый. Второй. Третий…

Четвёртый. Пятый. Шестой…

Бабочка еле различима, я щурю глаза, и мне кажется, что она на уровне восьмого этажа.

Видно даже окно, возле которого она машет серебристыми крылышками. Да нет, это глюки, на таком расстоянии ворону ещё можно рассмотреть, а бабочку — нет!

И всё же мне надо подняться на восьмой этаж, а для этого проникнуть в подъезд.

На двери кодовый замок, но дверь, по счастью, открыта.

Остальные подъезды накрепко заперты.

Кто–то шёл в магазин и не захлопнул входную дверь.

Наверное, та бабулька, что нырнула в продуктовый.

Я вхожу в подъезд и направляюсь к лифту.

Лифт исправен, и меня это радует, несмотря на то что лифтов я боюсь — раз застрял в собственном подъезде и торчал там два часа. Постоянно нажимал на кнопку, и мне говорили, что скоро меня выпустят. Похоже, у диспетчеров был обед, и выпустили они меня лишь после того как всё доели. А я последние полчаса лез на стенки — жутко хотелось в туалет…

Я выхожу на восьмом этаже и тупо оглядываюсь по сторонам.

Здесь четыре квартиры, можно, конечно, трезвонить во все по очереди и повторять: «Извините, я ошибся!»

В какой–нибудь из квартир обязана обнаружиться тетушка.

Эта глупая бабочка могла бы влететь в подъезд и помаячить перед нужной дверью, да только бабочки уже и след простыл.

Мне предстоит выкручиваться самому.

Я подхожу к правой двери, прислушиваюсь.

Тишина полная, но я вдруг чётко осознаю, что это именно то, что мне нужно. Дверь без номера.

— У неё дверь без номера! — напоследок сказала мать.

Я ставлю сумку на пол и нажимаю на кнопку звонка.

Звонок работает, за дверью что–то монотонно дребезжит.

И становятся слышны очень лёгкие, какие–то воздушные шаги.

Когда матушка идёт открывать дверь, она шлёпает тапочками, словно напялила ласты.

А папенька — тот вообще топочет, как стадо слонов…

А тут шаги лёгкие и воздушные, затем раздаётся звук открываемого замка.

Но дверь неподвижна: видимо, открыли внутреннюю дверь и смотрят на меня в глазок.

Я сам всегда смотрю в глазок, прежде чем отпирать.

Но вот дверь распахивается, и я вижу в проёме красный причесон.

— Тебя как зовут? — настороженно спрашивает Симба.

— Меня зовут Михаил! — отвечаю я, так же настороженно вглядываясь в тёмные и огромные глаза моей тётки.

Она как–то странно, прерывисто дышит, волосы у неё и впрямь выкрашены в ярко–красный цвет, но на сумасшедшую она совсем не похожа.

Не забыть бы сказать об этом матушке.

А уж что они с папенькой подумают — их дело!

Весь вечер Симба учила племянника метать дротики. Мишенью служила всё та же харя. Служила, служил, — Симба уже сама не знала, как следует обращаться к этому наглому типу, постоянно истекающему кровью, но такому живучему.

Харя — он?

Харя — она?

Метнула в него дротик.

Метнула в неё дротик…

Метать дротики вдвоём веселее. Один дротик бросает Симба, следующий — Михаил, потом Симба, затем в стойку опять встаёт племянник…

Между прочим, она не ожидала, что он так вымахал. Намного выше среднего роста, со смешным лицом. И похож на сестру, на которую сама Симба совсем не похожа. Сестра похожа на мать, Симба — на отца, племянник похож на сестру и совсем не похож на Симбу — забавно.

И ещё — она поняла, что совсем его не стесняется.

С первых же минут, как этот прыщавый лох вошёл в дверь.

Прыщей у него немного, нормальное для вьюноши пятнадцати лет количество. А то, что лох, — все они в этом возрасте лохи. Симба убедилась в этом, когда ей самой исполнилось пятнадцать, и она сообразила, чего им от неё надо. Потому и лохи, что надо им только одного.

Но если и племяннику чего–то надо, пусть ищет не здесь.

Да, голой она ходить не сможет, но напялить лифчик под майку её никто не заставит. И, кстати, еще — его явно прикалывали её волосы, она это видела, и ей это нравилось.