– Чарити!..

Другой рукой она проводит по длинной мокрой траве и обдает его холодными каплями.

– Умерь свой пыл.

– Чертова ведьма. Скажи-ка мне одну вещь.

– Какую?

– Если ты хотела, чтобы я за тобой сюда последовал, почему меня не пригласила?

– Я не была уверена, что это согласуется с мамиными планами.

– Ты могла ей позвонить и узнать.

– Не могла. У нас тут нет телефона.

– Написать могла.

– Почта – это не один день.

– И поэтому ты уехала, не сказав мне ни слова.

Она смеется.

– Ты же меня нашел.

Он тянет ее за руку, наклоняет к себе.

– Чарити!..

Но она смотрит на свои часы – они показались из-под рукава, когда он потянул, – выдергивает руку и вскакивает на ноги.

– Боже мой, до ужина двадцать пять минут. Нам ни за что нельзя опоздать в первый же твой день. Это будет губительно.

– Для чего губительно?

Но она уже бежит. Он хватает дождевик и несется следом, как большая желтая летучая мышь, вниз по мокрому склону между полуразрушенными каменными оградами и старыми кленами. Они бегут всю дорогу до дома. За минуту до того, как служанка Дороти вносит супницу, за тридцать секунд до того, как Джордж Барнуэлл Эллис склоняет голову, чтобы произнести молитву, они, пыхтя, подходят к столу и втискиваются на два свободных стула. Чарити, чтобы облагородить свой вид к вечерней трапезе, набросила на плечи свитер, у Сида в мокрых волосах заметны борозды от расчески.

Тетя Эмили окидывает их острым, пытливым взором. Девятнадцатилетняя Камфорт – та же Чарити, но в более мягком, девическом, миловидном и не столь эффектном варианте – уже молитвенно опустила голову, но скашивает глаза на Сида, севшего слева от нее, а потом бросает взгляд на Чарити, занявшую место напротив. Джордж Барнуэлл, видя, что все уселись, не тратит времени на знакомство с гостем. Он складывает ладони и с благодушным видом опускает глаза в тарелку.

– Отец наш небесный, благодарим Тебя за Твое любовное попечение. Благослови нас ныне и освяти эту пищу нам в употребление. Аминь.

Аминь.

Я не могу представить себе, чтобы Сид Ланг отважился приехать к Эллисам без подготовки. Вероятно, он посмотрел, что имеется о Джордже Барнуэлле в “Кто есть кто”, в справочнике “Деятели американской гуманитарной науки” и в каталоге Уайденеровской библиотеки. Может быть, он полистал объемистый том, посвященный альбигойцам, став седьмым человеком в истории, сделавшим это. Может быть, он даже взял эту книгу из библиотеки и повез с собой в зеленой сумке вместе с “Миддлмарчем” и “Идиотом”. Ибо он испытывал чувство, что обязан прочесть все, и почтение к учености, усиленное страстью к Чарити, должно было заставить его смотреть на Джорджа Барнуэлла Эллиса как на золотую нить в тканом узоре человеческой мысли.

Окажись он с профессором Эллисом наедине, он быстро завязал бы с ним интеллектуальные отношения, как со всеми профессорами, которых уважал. Он взял бы на себя инициативу, задавал бы вопросы, внимательно слушал бы ответы. Но отвлекали другие сидевшие за столом, и, поскольку знакомство было отложено ради молитвы и Джордж Барнуэлл явно не имел ни малейшего представления о том, что за молодой человек появился за ужином, Сидом завладела тетя Эмили. Она в любом случае не допустила бы, чтобы беседа приняла интеллектуальный оборот. Она слишком долго прожила со своим мужем, чтобы позволять ему погружаться за столом в профессиональные разговоры. “Помолчи-ка, Джи-Би, – не раз говорила она ему в компании. – Никому не интересно слушать про твоих богомилов”. Пока Сид уписывал еду за обе щеки (она не знала, что он остался без ланча), она вонзала в него взгляд, как разделочный нож в говядину. Аппетит молодого человека расположил ее к нему. Джордж Барнуэлл был малоежка, и его разборчивость в отношении пищи постоянно ее раздражала.

– Чарити сказала мне, вы из Питтсбурга.

– Из Севикли. Это пригород.

– Там, наверное, приятнее. Я слыхала, что Питтсбург довольно грязный промышленный город.

– Да, дымно. Но мы за рекой, на высоком берегу.

– Ваша семья давно там живет?

– Мой дед приехал туда из Шотландии.

– Как Эндрю Карнеги[39].

Смех.

– Ну, не совсем как Эндрю Карнеги.

– Чем занимается ваш отец?

Быстрый блестящий взгляд сквозь отсвечивающие очки.

– Мой отец умер.

– Простите. Чем он занимался?

– Бизнесом. В разных областях.

Его легкое колебание заставило ее сделать вывод, что он избегает прямого ответа. Стыдится отца? Может быть, отец потерял все во время краха? Выпрыгнул из окна? Одет молодой человек чуть ли не в лохмотья. Может быть, он по-настоящему беден – сын рабочего-сталелитейщика или вроде того? Убежденная эгалитаристка, тетя Эмили ничего не имела бы против. Но его лаконизм усилил ее любопытство.

– Где вы учились до Гарварда?

У него был приятный мелодичный голос.

– В Йеле, – ответил он. – А до этого в Дирфилде.

Этим объяснялись его хорошие манеры. В Питтсбурге он вряд ли мог бы их получить. Судя по респектабельности учебных заведений, родители понимали, что хорошо для их сына, и могли себе это позволить.

– А мама ваша жива? У вас есть братья, сестры?

– Мама по-прежнему живет в Севикли. Одна сестра в Акроне, другая в Чикаго.

От этого повеяло унылостью Среднего Запада. Возможно, юноша старается перерасти свое происхождение, и не исключено, что на это накладываются семейные денежные неурядицы. Если он, как многие сейчас, учится в магистратуре без родительской поддержки, его есть за что уважать.

Джордж Барнуэлл понял, что молодой человек учится в Гарварде, и учтиво поинтересовался, какую область знаний он выбрал. Когда он узнал, что преподавателями Сида были и Ирвинг Бэббит, и Джон Ливингстон Лоуз, он ухмыльнулся и рассказал, как один коллега, увидев их идущими вместе через университетский двор, заметил: “Ученый, но не джентльмен, и джентльмен, но не ученый”.

Сид Ланг поразил тетю Эмили тем, что откинулся на стуле и захохотал, как завсегдатай пивнушки. Шея у него была такой же ширины, как голова. Странный парень: очень вежливый, с тихим, мягким голосом – и так взрывчато веселится. Джордж Барнуэлл, не ожидавший подобного успеха своей шутки, сиял. Чарити же слегка хмурилась, то ли раздосадованная тем, что отец вытащил на свет несвежую кеймбриджскую остроту, то ли смущенная бурной реакцией своего молодого человека. Камфорт поглядывала на Сида уклончиво. Тетя Эмили видела: он почувствовал, что оказался в центре внимания, и нащупывает дорогу на безопасную территорию. Он высказал мысль, что все-таки самый верный способ стать джентльменом – это набраться учености. И какое же прекрасное место Баттел-Понд для умственной работы! Тишина, красота, и как, наверное, хорошо здесь думается.