Талос встревожился; меньше всего он ожидал услышать нечто подобное из уст столь странного существа.

— Откуда тебе известно это имя? — спросил он недоуменно.

— Ни о чем меня не расспрашивай, — ответила женщина тоном, не допускающим возражений. — Ответь на вопрос, если можешь.

Талос показал на дорогу, по которой она пришла.

— Вернись на тропу, — сказал он. — И следуй по ней к горе. Когда дойдешь до развилки, поверни налево. Войдешь в лес. Продолжай идти, пока не дойдешь до полянки. Там ты увидишь ручей, а рядом и будет хижина. Постучи в дверь три раза, Карас откроет тебе. Но ты уверена, что хочешь пойти туда сейчас? Уже темно, а лес ночью опасен. Волки голодны; они часто нападают на стада.

— Не пугают меня волки, — ответила старуха, странно улыбаясь.

Она устремила на юношу свой леденящий взор.

— И ты ведь тоже не боишься. Разве ты сам не молодой волк?

Она повернулась и пошла обратно к тропинке, не сказав больше ни единого слова. В темноте Талос услышал звенящее бренчание погремушек на посохе, которым старуха привыкла пользоваться при ходьбе. Он вернулся в дом, чтобы согреться около огня, но дрожал он не только от холода.

— Кто эта женщина, что была здесь с тобой? — спросила мать, подавая ему миску с супом.

— Старуха, которую я никогда раньше не видел в округе. Она спрашивала про Караса.

— Карас? А где он сейчас?

— Он пошел в свою хижину, вверх по ручью.

— Но тебе не следовало говорить ей об этом. Карас не хочет, чтобы туда приходили незнакомцы.

— О, мама, что плохого может сделать бедная старуха? Она странная, это правда, но кажется скорее безумной, чем опасной. Пойти через лес в такой час, одной…

Талос молча начал есть, внимательно припоминая все, что произошло. В ушах звенело ее странное высказывание:

— Разве ты сам не молодой волк?..

Именно так назвал юношу Критолаос перед смертью, и Карас приветствовал его точно таким же образом. Он быстро покончил с едой, надел плащ и пошел к двери.

— Куда ты уходишь? — забеспокоилась мать. — Уже совсем темно, сегодня даже нет луны. Ты же сам сказал, что нет никаких причин беспокоиться о Карасе.

— Я не беспокоюсь о нем. Но эту бедную женщину может разорвать на куски какой-нибудь волк.

— Сейчас она, наверное, уже дошла до дома. Если на нее напали волки, то ты уже ничего не сможешь сделать, чтобы помочь ей.

— Хорошо, тогда я хочу узнать, кто она, мама, и собираюсь выяснить это немедленно. Не беспокойся обо мне, если я не вернусь вечером. Я вооружен и могу постоять за себя, я буду там совсем скоро. Ложись спать, ты, должно быть, устала.

* * *

Мощное тело Караса закрыло собой весь дверной проем. Изнутри хижина была освещена красными отблесками пламени, полыхавшего в очаге. Мужчина широко раскрыл глаза, словно не веря тому, что видел перед собой.

— Периалла! — воскликнул он. — Ты здесь?

— Быстро впусти меня, — сказала старуха. — Я почти оцепенела от холода.

Карас отодвинулся в сторону, старуха вошла, задевая его, схватила табурет и села, согревая руки над огнем. Карас сел рядом с ней.

— Ты голодна? — спросил он.

— Да, я очень голодная; в пути с самого рассвета, и во рту не было ни крошки, если не считать куска черствого хлеба и нескольких оливок, что мне достались на постоялом дворе.

Карас принес ей хлеб и сыр.

— Разве у тебя нет вина? — потребовала старуха. — В горле совсем пересохло.

Карас достал бутыль с полки и налил красное вино в деревянную кружку.

Он подождал, пока она сделает несколько глотков и, проверив, закрыта ли дверь, снова сел рядом со старухой.

— Тогда скажи мне, что случилось? Не могу понять, каким образом ты здесь очутилась, как смогла найти меня? — спросил он, пристально, с подозрением глядя на женщину.

— Как я нашла тебя? О, Карас, — отвечала она, — что может остаться тайным от меня, Периаллы, пророчицы, голоса Дельфийского бога?

Карас отвел глаза.

— Нет, — продолжала женщина, — тебе не стоит беспокоиться, никто не преследует меня, но…

— Но?

— Но я думаю, что у нас скоро будут гости.

Карас вскочил и потянулся к тяжелой дубинке, прислоненной к стене за спиной.

— Успокойся, — продолжала женщина. — Опасности нет никакой, но если предчувствие не обманывает меня, молодой волк только что взял мой след и идет по нему.

— Что ты имеешь в виду?

— Я говорю не о животном. Это молодой пастух, которого я встретила на поляне, он и сказал мне, как пройти к твоей лачуге. — Периалла нахмурила седые брови, словно пытаясь что-то вспомнить.

— Я хорошо рассмотрела его, — медленно продолжала она, тщательно произнося каждое слово. — У него сердце волка… ибо он не боится ходить через лес ночью. Я прочитала подозрение в его глазах. Он придет.

Карас уставился на нее, нахмурясь:

— Ты знаешь, кто он такой?

— Нет, — сказала женщина. — Но он не пастух.

Карас налил еще вина.

— Почему ты покинула храм?

— Я была вынуждена, — вздохнула женщина. — Я позволила своим устам обманывать и продала свою душу… за высокую цену. — Она проглотила вино сразу все до дна, затем разразилась грубым смехом.

— Знаешь ли ты, почему в городе спартанцев царь Леотихид сидит на троне, по праву принадлежащему Демарату, живущему в изгнании в течение долгих лет?

Карас не понимал. Женщина схватила прядь его волос своими скрюченными пальцами и с силой дернула.

— Я скажу тебе, — продолжила она. — Даже если ты и тупоумный и не можешь понять этого сам… Потому что я, Периалла, дельфийская пифия, голос Феба, продала его. — Она снова рассмеялась, и на этот раз голос ее звучал почти истерически.

— Я знаю, что Демарата свергли еще перед битвой афинян с персами при Марафоне, потому что было обнаружено, что он не приходится сыном своему отцу.

— Глупец, — прошипела женщина. — Именно я сделала его незаконнорожденным, убежденная красноречием царя Клеомена, который ненавидел его, и золотом Кобона, его афинского друга.

Карас слушал, широко раскрыв глаза.

— Такое несметное количество золота; никогда не видела столько золота за всю свою жизнь… и для тебя тоже было достаточно, — добавила она, качая головой. — Никогда не забуду Караса, пастуха, который подобрал меня, измученную и умирающую от голода, когда я убежала от тех, кто обратил меня в рабство.

— Тебе не следовало этого делать, — прошептал Карас смущенно.

— Ну, а я сделала. Тогда мне казалось, что все останется в тайне… прошло почти четыре года…