– Вы-то вот улыбаетесь, – Мирит пускала слезу и, зажмурившись, откидывалась на подушку. Поднимала тунику, оголяя полный живот. – Вам хорошо, вас Покровители здоровьем наградили. А я?! Сколько мне ещё мучиться?! Это не жизнь – это прибежище Разрушителей! А вам смешно! Неужели вам не видно: я тяжело занемогла!

Всё, что я могла сделать в ответ – прослушать её ещё раз, сделав вид, что ищу недуг, и ещё немного покивать головой с сочувствием. А потом – выписать на листике бумаги рецепт на пару успокаивающих отваров. Мирит Реано нуждалась в помощи совершенно иного профиля. Вот только обезумевшей себя не признавала.

– Что мне делать с ней, госпожа Альтеррони? – одёрнул меня господин Реано уже у выхода. – Мы ведь ночами не спим с ней. Без конца жреческий актив гоняем туда-сюда…

Я слышала этот вопрос каждый раз, уходя от Реано. И каждый раз отвечала одними и теми же словами.

– Вы знаете, куда идти, – сказала я и на этот раз. – При амбулатории работает чернокнижница – специалистка по науке безумия. Она поможет Мирит. Мы – жрицы – не суёмся в тонкие материи, только на физический уровень.

– Зачем? – господин Реано пожал плечами. – Моя жена не безумна.

Спорить смысла я не видела. Меня здесь не слышали. Визиты в этот дом были чуть более чем бесполезны. Каждый раз, когда я уходила от Реано, я чувствовала себя измождённой и выпитой до дна.

Милый розовый домик, наконец, скрылся в поросли деревьев. Я перескочила на другую сторону улицы и нырнула в деревянный сектор. Там, в одном из домов, меня ждала вторая занемогшая – молодая женщина с чёрным недугом. Несмотря на тяжёлое состояние, она в одиночку тянула семью, не прекращала работать и вела полноценную жизнь.

У калитки меня встретила заплаканная мать занемогшей:

– Не успели вы. Ушла она час назад…

– В амбулаторию? – не поняла я.

– К Покровителям, – выдохнула женщина, заливаясь слезами.

– Но только вчера я видела её на рабочем месте! – изумилась я.

– Она слегла утром, – пояснила мать, закрывая лицо, – и ушла почти сразу. Бедненькая моя…

Я стояла у калитки, под разлапистыми ветвями вишен, и готова была заплакать вместе с нею. Не верила тому, что слышала. Наверное, так уходят сильные женщины: сразу и без боли.

Третья занемогшая – молодая пророчица Кирк – ждала меня в домике на границе между холмистым выступом и рабочим кварталом. Кирк могла похвастаться не только красотой и обаянием, но и крепчайшим здоровьем. Однако водился у неё и существенный недостаток: работать она не любила. От слова совсем. А вот освобождения от ненавистной работы брать – так за милую душу.

В доме Кирк я попала на очередной спектакль. Но если Реано играла в одиночку, то Кирк подпевали все её сокланцы: от мала до велика. Дочь причитала, как мамка мучилась ночью, маленький сын картаво дразнил Кирк калекой, а мать – гладила её по голове. Сама же Кирк томно закатывала глаза и стонала, жалуясь на боли в спине, лихорадку и покраснение суставов.

Симулировала, надо отметить, она превосходно. Но мой небольшой опыт оказался сильнее её актёрских способностей. Долгожданного освобождения от работы Кирк не получила. Спектакль мне не понравился.

Дом Кирк я покинула около трёх часов пополудни. Выйдя на тенистую берёзовую аллею, я размяла затёкшие плечи. Остаток дня принадлежал мне. Только этой свободы не хотелось. Совсем. Из-за Йозефа. Из-за предчувствия неизбежного. Из-за говядины и узников в чьём-то подвале. И из-за «Споси нас тётя гатрэ».

Сил слоняться по городу у меня тоже не осталось. Я думала только о тёплой постели и крепком сне. А потому решила не давать отсрочку неизбежному и ехать домой.

Чтобы попасть на ближайшую остановку, нужно было выйти в рабочий квартал и пройти пару улиц. Тропинка шла под гору. Пучки вереска торчали вдоль обочины, отбрасывая на ноги кучерявую тень. Туфли оставляли глубокие следы: земля, пропитанная долгими дождями, ещё не просохла до конца. Я старалась не думать о том, что ждёт меня дома, но была уверена: что-то ждёт. И сюрприз этот будет отнюдь не приятный: Йозеф был способен на милости лишь в первый годовой цикл нашей семейной жизни. Предчувствие неладного скреблось под рёбрами, как шкодливый котёнок. Хотелось разодрать кожу и вырвать его вместе с сердцем. Чтобы нечему было болеть.

Подняла голову в небо. Пушистые барашки облаков уносились на север. Зашептала молитву, прося помощи у высших сил. Почтенные Покровители, я снесу всё! Только сделайте так, чтобы я больше никогда не возвращалась в чужое тело, в холодный подвал! Чтобы забыла об этом кошмаре, как о том, что случилось шестнадцать годовых циклов назад!

Спустилась с горы и вышла на узкую улочку. По левую руку потянулись деревянные домики с просмоленными крышами. Некоторые вполовину ушли под землю, сравнявшись окнами с тротуаром, некоторые – кренились на бок. Отдельные – стояли, пестря раскрашенными стенами, в окружении ухоженных клумб и садов. Чахлые яблони тянули в небеса искривлённые руки-ветви, словно вымаливая у Покровителей пощады. Совсем как я.

Вот она, долгожданная остановка! Судя по свежим полосам в придорожной пыли и следам копыт, повозка отчалила совсем недавно. А жаль. Придётся пожариться в солнечных лучах, ожидая следующую.

Обошла остановку по кругу. Потом – ещё и ещё. Дорога на горизонте по-прежнему целовала небо, а в воздухе висела та же густая тишина. Как назло, ни приближающегося гомона, ни стука копыт. Да и людей вокруг не видно: вымерли, что ли? Вот проклятье!

Проклятье?

Я ведь уже думала об этом, когда парой часов ранее вписалась в пожилую даму. Наверняка, Лазовски благословила меня своим дурным языком на несчастья! Столько совпадений не могло наслоиться друг на друга просто так, волею судеб. Кто-то постарался…

Посмотрела на рдеющий солнцем горизонт. Никакого намёка на приближающийся транспорт. Коли уж я оказалась в рабочем квартале и вдобавок никак не могу дождаться повозки, почему бы кое-что не прояснить? Мне теперь нечего бояться: ниже дна не падают.

Решившись, я спустилась на тротуар и нырнула в глубину улиц.

***

Шаткий, поросший лишайником забор едва не опрокинулся на меня, когда я открывала калитку. Ржавые петли застонали от толчка. «Лазовски», – гласила надпись, выведенная детской рукой на ящике для почты. Вот и пришла пора побывать в гостях у самой скандальной посетительницы амбулатории. Что ж, всё когда-то происходит впервые.

За калиткой раскинулся неухоженный сад с лохматым кустарником и клумбами, поросшими сорной травой. Тропинка, мощённая разбитым щебнем, вела к крыльцу под навесом. Деревянные подпорки обвивали поросли винограда, создавая подобие беседки.

Дом Лазовски выглядел столь же запущенным, как и сад. Краска на стенах давно облупилась и растрескалась от дождей. Со скатов крыш свешивались бархатные поросли мха. Заходить внутрь не хотелось: ни по доброй воле, ни по принуждению.