Ишиваки отзывает меня со стола Чубчика и ведёт к Папочке, тот сразу же берёт меня за руку и усаживает рядом с собой, избавляя, таким образом, от необходимости здороваться за руку со всеми своими подчинёнными. Если сам Папочка выглядит вполне интеллигентно и безобидно, то род деятельности, пришедших с ним мужчин, не оставляет ни каких сомнений — настоящие бандюги. Все коротко стриженные, почти все с отрубленной фалангой одного, а иногда и двух мизинцев, возраст от двадцати пяти до сорока пяти лет, но и молодые, и старые кажутся потрёпанными жизнью. Их предводитель представляет меня, как свою любовницу, и вся банда дружно начинает выражать восхищение моей красотой.

— Это она то красивая? — удивляется Папочка, — Да вы что! Толстая как корова! Вообще не понимаю, что я в ней нашёл…

Банда на мгновение замирает: согласиться с тем, что любовница их босса “толстая корова” — не слыханная дерзость, но и спорить с ним — тоже. Потом до них доходит, что Папочка шутит и, улыбаясь, они мягко возражают:

— Нет — нет, сенсэй, у вас очень хороший вкус — она красавица.

Ишиваки подгоняет к столу других девчонок, и якудзы переключают внимание на них.

— Что ты будешь пить? — интересуется Папочка.

— Кофе, — отвечаю я. Папочка не разрешает раскручивать себя на фрукты с шампанским, но зато, уходя, всегда оставляет чаевые от трёх до пяти тысяч йен.

Я подзываю стафа и заказываю одно кофе для гостя.

— Я не буду пить кофе — я пью виски, зачем ты заказала кофе для меня?

— Не волнуйся — я его сама выпью. Просто кофе для девочек и для гостей стоит одинаково, но на вкус очень отличается — вам они приносят хороший кофе, а нам какое-то кисловатое пойло, которое напоминает кофе только по цвету. С тех пор, как я это заметила, то тоже начала хитрить и, заказывая кофе для себя, говорю, что это для гостя.

Следующие полтора часа я провожу, не напрягаясь — Папочка общается в основном со своими братками, а я только подливаю ему виски и даю прикурить, зато, на этот раз, уходя, он оставляет мне десять тысяч на чай.

8.

Я была в холле, когда в клуб вбежал Заяц. Придав лицу высокомерное выражение, я отвернулась и, не поздоровавшись, направилась к туалету. Я ещё не успела подкрасить губы, а Ишиваки уже ломится в дверь с криками:

— Джулия-сан, приглашённый гость!

Сработало!

Заяц скорпион по гороскопу и потому главное развлечение для него — трепать окружающим нервы. Если бы я поздоровалась с ним, улыбнувшись, то он заказал бы Маринку, а так, уверенный, что я ему не рада — он специально заказал меня. Значит две тысячи йен у меня в кармане!

Со стола, за которым я сидела с Папочкой и бандой якудз, ещё не убрали грязную посуду, а остальные столики заняты, поэтому Зайца усадили за стол, стоящий в самом центре зала. За него редко кого сажают, но возможно Заяц сам попросился за этот столик — это в его характере. Обычно он прибегает в клуб к самому открытию, когда ещё нет ни одного гостя, а девчонки, которые без свидания сидят на вэтинге, и в течение получаса поёт американские шлягеры пятидесятых годов — поёт громко, очень стараясь. Девчонки ругаются матом, стафы украдкой посмеиваются, а я стою рядом с Зайцем, хлопая в ладоши после окончания каждой песни (это тоже входит в мои профессиональные обязанности) и искренне прошу его спеть ещё что-нибудь. Я вообще люблю поющих гостей — пока они поют, с ними не надо разговаривать. Но раз Заяц прибежал в клуб ближе к полуночи, значит, он уже успел напеться в других клубах. Кстати, приходит он ежедневно и, на протяжении тех восьми лет, что я с ним знакома, его репертуар остаётся неизменным.

Я протягиваю ему руку для рукопожатия, но он делает вид, что не замечает ни меня, ни моей руки, тогда я показываю ему фак и сажусь рядом. Заяц тут же оборачивается ко мне и, подобострастно улыбаясь, начинает делать комплименты — как всегда двусмысленные.

— Джулия-сан, какая ты красивая сегодня! Поправилась ещё на два килограмма, но всё равно — красавица! Звезда! Особенно для тридцати летней женщины, ты выглядишь просто супер!

— Мне двадцать восемь, — говорю я, прекрасно зная, что теперь он ещё несколько раз назовёт меня тридцати летней. Самому Зайцу лет шестьдесят — семьдесят, чёрт его знает — он отказывается уточнять. Для старикашки он чрезвычайно энергичен, впрочем, как и все японцы.

Я замечаю, что он не только напелся, но и напился, что меня не радует, так как пьяный он становится агрессивным. Я прошу его заказать мне пива, но он делает вид, что не слышит меня. В этот момент мимо нашего столика проходит Маринка, понимая, что он её не заказал, она смотрит на него с упрёком, делая вид, что расстроена. Заяц переключает своё внимание — пока она стоит на сцене, рядом с поющим гостем, он смотрит на неё влюблёнными глазами, а потом рассказывает мне какая она красавица, какое у неё прекрасное тело — ни килограмма лишнего, и в свои двадцать пять она выглядит всего лишь на двадцать.

— Ей двадцать шесть, а выглядит она, на мой взгляд, на двадцать два — двадцать три.

Заяц, не обращая внимания на мои слова, ещё несколько раз повторяет, что в свои двадцать пять она выглядит на двадцать…

Потом ему захотелось танцевать и, схватив меня за руку, он пытается вытащить меня из-за стола. Ну, уж нет — фигушки! Заяц танцует, выставляя на посмешище и себя, и свою партнёршу. Вцепившись в спинку дивана, я наотрез отказываюсь встать, тогда Заяц начинает танцевать в одиночестве, хотя, не знаю, можно ли это назвать танцем — он похож на человека, который бежит на месте, при чём такими мелкими, семенящими шажками. Запыхавшись, он плюхается на диван и пьёт чай.

— Закажи Маринку, — советую я, — она любит с тобой танцевать.

В ответ Заяц, со всей силы, хватает меня за нос. В ту же секунду я, тоже со всей силы, врезаю ему кулаком в глаз. Он отпускает мой нос, и следующие полминуты мы сидим тихо, в шоке друг от друга. Потом украдкой оглядываемся по сторонам, проверяя, есть ли свидетели безумного инцидента. Кажется, нам повезло — все занимаются своими делами, не глядя на нас.

— Больно же! — говорит Заяц обиженно.

— А мне нет?

Мы ещё минуту молчим, обдумывая своё поведение, а потом я прошу у него разрешения заказать себе пива — он разрешает. А когда стаф подходит к нашему столику, чтобы принять заказ, я набираюсь наглости, и прошу разрешения заказать ещё французский хлеб с красной икрой — Заяц и на этот раз не возражает. Когда приносят заказ, он кладёт седую голову мне на плечо и засыпает, а я ем бутерброды, пью пиво и стараюсь особо не шевелиться, чтобы не разбудить спящего старика.

— Отлично работаешь, Джулия! Молодец!

Мужчину, крикнувшего мне это, зовут Аджока — один из самых богатых и постоянных клиентов. Он никогда не был моим гостем, но я его хорошо знаю и очень не люблю. С ним связана одна скандальная история…

Два года назад Аджока приходил в клуб ежедневно к 20.30 вместе со своей девятнадцати летней любовницей и почти всё время сидел до закрытия клуба. Отсаживать её за другие столики, он запрещал. Жила она у него дома. Через пять месяцев она сошла с ума от этой удушающей любви. Она сбежала от него и стала бродить по городу, но ей начало мерещится, что её пятидесяти шести летний любовник преследует её вместе с переодетыми в полицейскую форму чертями. Тогда она зашла в какой-то ресторан и, на глазах у обедающих там людей, розочкой от разбитой бутылки перерезала себе горло и вены на руках. К счастью, раны оказались не смертельными — её кое-как залечили, и Аджока отправил её домой к родителям, посадив с ней в самолёт, на всякий случай в качестве сопровождающего, одного из своих служащих.