меня на улице, отводил взгляд, не скрывая своего презрения. Чиновник Круазен. Он вёл расследования моих финансовых операций и обвинил меня в казнокрадстве и мошенничестве. Что ему стоило закрыть на это глаза? Ведь я готов был щедро заплатить ему, но он с гневом отверг моё предложение и даже написал в отчёте, что я пытался дать ему взятку. И этот де Сансон, наглый козопас, который влез своими грязными копытами в мой дом, который я с любовью украшал и обставлял для себя! Он посмел поселиться в моём чудном особняке и спать в моей мягкой постели, в то время как я ютился в съёмных каморках и спал на досках, покрытых тюфяками, набитыми колючей соломой!

— Ты поддерживал после этого связь со старухой Гертрудой? — спросил Филбертус, проигнорировав его возмущение поведением этих троих.

— Нет, я боялся её, но мои дела были совсем плохи. Потому, я и взялся отвести господина Ринальдини к ней, надеясь на небольшие комиссионные.

— Когда ты видел её в последний раз?

— Когда передал ей ковчежец.

— Что ещё ты можешь сказать об этом деле? — спросил Марк, посмотрев на клерка, который быстро скрипел пером по бумаге.

— Ничего.

— Ладно, отцепите его и отведите обратно в каземат. Ты будешь обвинён в соучастии в убийстве пяти человек.

— Послушайте, пощадите меня! — заныл де Мозет, в то время как Марк повернулся к двери. — Я могу быть полезен! Я знаю многие тайны! Я могу сказать, кто был повинен в смерти короля Армана!

— Заткнись! — приказал ему Филбертус, и Марк обернулся, потому что голос придворного мага прозвучал как-то странно, в нём слышались рокочущие отзвуки недавней грозы.

Посмотрев на него, он перевёл взгляд на узника и увидел, что тот застыл с вытаращенными глазами и открытым в беззвучном вопле ртом, а маг подступил к нему вплотную и, заглянув в глаза, прорычал:

— Твой язык завязан узлом! Отныне ты можешь лишь кивать и мотать головой, но не скажешь ни слова! Проклятый болтун…

И, повернувшись, стремительно вышел из камеры. Марк, снова посмотрев на полумёртвого от ужаса, но безмолвного де Мозета, направился за ним следом.

Филбертус стоял за дверью, натягивая на руки перчатки из тонкой замши.

— Он сможет говорить? — спросил его Марк.

— Нет, он уже сказал всё, что нам было нужно. А остальное… Есть тайны, которым лучше кануть в безмолвие. Простите, если я нарушил ваши планы в отношении этого мерзавца. Он был приближен к королю Ричарду и слишком много знает такого, что может повредить Жоану. Пусть лучше молчит.

— Я был приближен к Арману и знаю много его тайн, вы и меня заставите молчать? — резко спросил Марк.

— Друг мой, — взглянув ему в глаза, с неожиданной мягкостью произнёс Филбертус. — Вы знаете эти тайны лишь потому, что их доверил вам сам король. Он верил в вашу преданность, верю и я. Вы не нуждаетесь в ином замке на устах, кроме того, на который сами закрыли их, спрятав ключ в своём сердце. Мы все носим такие ключи в своих сердцах. И разве вы не отрезали бы ему язык, если б узнали, что он может выболтать что-то, что тенью падёт на Жоана?

— И всё же впредь не вмешивайтесь в моё расследование, отрезая языки тем, кого я допрашиваю, — хмуро проговорил Марк. — Одно мы выяснили, он ничего не знает ни о кинжале, ни о колдуне. Он уверен, что сама Гертруда ворожила против его врагов.

— Мы ведь не нашли у неё тот ковчежец. Она была лишь прикрытием и посредником, и она мертва. И мы оказались в тупике. Этот колдун, убив её, сбил нас со следа.

— Может, её смерть и не связана с ним. Идёмте, посмотрим, что у нас осталось на руках. Может, снова отыщем какой-нибудь завалящий конец ниточки, которая приведёт нас к нашему убийце.

Они вернулись в кабинет Марка, где его ждал Монсо с какими-то бумагами, которые нужно было срочно просмотреть и подписать. Пока он занимался этим, Филбертус подошёл к окну и выглянул на улицу, где на тёмной галерее крепостной стены метались под ветром огни факелов.

— Почему у вас такой маленький кабинет, Марк? — капризно спросил маг, оглядевшись. — Повернуться негде.

— Я не так много времени провожу здесь, — отозвался тот, подписывая очередное письмо. — Это Рене де Грамон ведёт свои расследования, не вставая с уютного кресла, потому и кабинет у него больше и хорошо отделан. А я, как волк, пробегаю сорок миль в день, чтоб задрать свою овцу. Спасибо, Монсо. А теперь, будьте любезны, уберите с моего стола все эти бумаги. Нам нужно место.

Пока секретарь аккуратно складывал и переносил бумаги на полки, Марк вытащил из угла большую плоскую коробку, снял с неё красную сургучную печать и, достав из кармана ключ, отпер её. Заинтересованный Филбертус подошёл ближе.

— Здесь вещи, которые мы нашли у старухи-гадалки, — пояснил Марк, откинув крышку и выкладывая на освободившийся стол содержимое. — Посмотрите ещё раз. Может, увидите что-то, что не вписывается в общую картину, то, чего тут быть не должно, или что-то, что наведёт вас на мысль, где искать дальше.

— Почему бы и нет, — пробормотал маг, рассматривая разложенные перед ним вещи.

Пока он перебирал магические приспособления, заглядывал в хрустальный шар и в пустые глазницы черепа без нижней челюсти, Марк открыл шкатулку, найденную им на дне сундука, и высыпал на стол хранившиеся там украшения: серьги, колечки, цепочки и даже безыскусные бусы из мутного янтаря и плохо отполированных осколков яшмы. Глядя на эти вещицы, он вдруг понял, что все они не имеют такой уж большой ценности, кроме одного перстня, того самого с рубином звёздчатой огранки, что привлёк его внимание в прошлый раз. Взяв его в руки, он задумчиво вглядывался в глубину мерцающего внутренним огнём камня. Безусловно, этот перстень стоил больше, чем всё остальное, не только в шкатулке, но и во всём доме гадалки. Возможно, даже дороже, чем ещё с десяток таких же домов среднего достатка, принадлежащих семьям трудолюбивых ткачей. И где-то он уже явно видел этот камень.

Стук в дверь отвлёк его от этих мыслей, она приоткрылась и в образовавшуюся щель просунулась седая голова Огастена, однако, увидев возле стола Филбертуса с черепом в руке, он поспешно скрылся, прикрыв за собой дверь.

— Монсо, позовите его, — распорядился Марк, и секретарь, застывший возле его кресла, поспешно направился к дверям.

Молодой маг почему-то вызывал священный трепет у отважного лекаря и, войдя, тот робко взглянул на него и поклонился так низко, словно пытался разглядеть семечко мака на