— Хватит, Огастен, — проворчал Марк, бросив недовольный взгляд на мага, который хищно улыбнулся несчастному. — Что вы выяснили? Отчего умерла старая ведьма?

— Она была отравлена цикутой, ваша светлость, и только после этого заколота ножом.

— Цикута — это яд, который используют наши дамы, чтоб избавиться от надоевших любовников и ревнивых мужей, — заметил Филбертус.

— И после этого их казнят, — добавил Марк. — А что с кинжалом?

— Удар нанесён через несколько часов после смерти. Я полагаю, это сделал мужчина, который умеет обращаться с оружием. Он с первого раза вогнал его в тело по рукоятку.

— А её сердце?

— Паралич в результате отравления, но никаких признаков внутреннего огня. Это обычное убийство.

Марк снова посмотрел на перстень в своих руках и вздохнул.

— Похоже, я прав, убийство не связано с колдуном. Как она была отравлена?

— Вино, красное, сладкое. Кроме него в желудке были засахаренные вишни и пирог с кремом.

— На улице ткачей? — саркастически усмехнулся Филбертус.

— Там такие лакомства в диковинку, — кивнул Марк. — И в доме мы не нашли ничего подобного. Похоже, некая дама явилась к старухе с подношениями и отравила её.

— А следом пришёл мужчина и зарезал труп.

— Может, он хотел скрыть отравление, слишком явно указывающее на тот круг, к которому принадлежит убийца, — Марк посмотрел на лекаря. — Спасибо, Огастен. Я жду вашего отчёта, — и после того, как лекарь покинул комнату, обернулся к магу, протянув ему перстень. — Я уже явно видел где-то этот камень, но не могу вспомнить, где. Может, вам он знаком?

— Звёздчатый рубин очень редкого оттенка, — определил тот и, повертев перстень в руках, вернул барону. — Я помню его. В Бренне, где мы устроили большой привал по дороге на восток, его мне показывал Анри Раймунд. Он купил у местного ювелира серьгу и спрашивал у меня, нет ли на камне какого-нибудь заклятья, которое может ему навредить. Скорее всего, просто хотел похвастаться.

— Анри… — на губах Марка появилась улыбка. — А перстень женский. Мне нужно кое с кем встретиться. Монсо, после того, как его сиятельство закончит осмотр этих вещей, сложите всё обратно в ящик, закройте его на замок и опечатайте. Ключ позже отдадите мне.

Секретарь поклонился, а Филбертус проводил Марка заинтересованным взглядом и вернулся к изучению черепа.

Марк шёл по ярко освещённым залам дворца. В шандалах, канделябрах и люстрах горели тысячи свечей, а за окнами на улице царила непроглядная тьма долгой ночи. По людским меркам было что-то около полудня, и в длинных анфиладах и высоких залах дворца было людно. Время вечерних развлечений пока не настало, но придворные всё равно бродили вокруг, поскольку являлись сюда, как на службу. Они привычно сбивались в кучки, обмениваясь новостями и сплетнями, злословя и флиртуя. Между ними безмолвными тенями скользили слуги, занятые своими повседневными делами, они протирали от пыли мебель и стенные украшения, меняли сгоревшие свечи на новые, несли куда-то подносы с посудой и стопки белья и одежды, чистили камины и натирали душистой мастикой полы.

Марк проходил по дворцу, кивая приветствовавшим его мужчинам и улыбаясь в ответ на озорные взгляды дам. Он чувствовал себя здесь как дома, ведь этот огромный дворец когда-то и был его единственным домом. Именно здесь, рядом с помещениями для слуг была у него собственная тесная каморка, но он не любил её, предпочитая спать на кушетке в маленькой гардеробной рядом с королевской опочивальней или даже на подстилке возле кровати Армана. Он знал здесь всё, от чердака до подземелий, от загадочной и наполненной чарующими ароматами женской половины до брутальных оружейных зал, от покоев короля до кухни и конюшен. Он знал всех царедворцев и слуг, ему были известны их имена, человеческие качества и большие и маленькие тайны, которые всегда кто-то разузнает и выболтает в таком опасном месте. И его тоже знали все. Кто-то находил его милым и забавным, кто-то мирился с присутствием нагловатого мальчишки, как с неизбежным злом, а кто-то уже тогда смотрел на него как на равного, или томно вздыхал, когда он стремительно проносился по залам, вечно занятый делами короля и своими собственными.

С тех пор прошло много лет. Покинул этот мир его обожаемый прекрасный Арман, пронеслась краткая и мрачная эпоха его дяди Ричарда и на престол взошёл юный Жоан, на которого возлагалось так много надежд. И Марк вернулся сюда, и снова здесь относились к нему, как к своему, без напоминаний отворяя перед ним любые двери и беспрекословно выполняя его просьбы и приказания. Был ли он нищим сиротой или владетельным бароном, он оставался Марком, верным слугой, другом и наперсником королей.

Пройдя по залам, он вышел на небольшую террасу, нависавшую над тем самым садиком, за благоухающими кронами которого светились золотым и розовым светом окна женской половины. Внизу журчали струями маленькие фонтанчики, сквозь заросли цветущих кустов мелькали огоньки фонариков с витражными оконцами. В тёмное время это место всегда казалось ему входом в опасный и манящий сказочный мир, где можно было пропасть без следа или познать райское наслаждение.

Вот и сейчас он остановился у резной балюстрады и с удовольствием вдохнул запах роз и примулы, который донёс до него лёгкий ветерок. На пол и перила падали разноцветные блики от фонарей с цветными стёклами. Они давали достаточно света, чтоб можно было, приблизившись к ним, прочитать любовное послание, но этот свет был так изменчив, что чуть дальше закутанная в плащ или шаль фигура превращалась в таинственный призрак. На этой террасе часто назначали свидания, потому что тут было несколько укромных уголков для поцелуев, всегда можно было спуститься в сад и укрыться в полумраке под деревьями или углубиться в лабиринт дворцовых комнат, где достаточно уютных спален. Все знают, для чего во дворце нужны фрейлины. Он улыбнулся, вспомнив эту фразу, которую так часто слышал, как здесь, так и во дворце альдора в далёком луаре Синего грифона. Ох уж эти фрейлины…

Позади него раздался серебристый смех и сзади по плитам пола застучали лёгкие каблучки, а потом ему на глаза легли тонкие прохладные ладошки.

— Твои духи ни с чем не спутаешь, душа моя, — усмехнулся он, и ручки соскользнули с его лица.

— Жалкая уловка, Марк, — заметила Аламейра. — В ответ на эту фразу любая дурочка подаст голос.

— Сладкий аромат настурции и едва уловимая нотка цветов апельсинового дерева, — произнёс он.

— Ты не забыл, — с нежной улыбкой произнесла она, прислонившись к перилам.

Она была всё такой же юной и прекрасной, с золотисто-рыжими локонами и тонкой талией. Её маленькие ножки