Солдатка стала приседать на корточки, вроде бы как онучи на лаптях поправить.

— Но-но, не балуй! — кнутом щёлкнул в воздухе резкий оклик. — Убирайте свои лапы от чужого добра!

Народ, сгрудившийся вокруг монет, вздрогнул. Соскочившие с запяток лакеи споро подобрали брошенное и рассовали по карманам:

— Не вам, лапотникам, предназначены. Её сиятельству вернём в целости и сохранности.

Барабанщица усмехнулась:

— Как же, вернут, жди, себе заграбастают. — Она оборотилась к мужикам: — А не будет им счастья с тех денег. Никому не будет. Потому как Ксенюшка и не взяла у них ни грошика. Знает, что богатство неправедное.

— И то верно, — сказал один из мужиков с окладистой бородой. — Да вот и барыня обратно бежит. Ишь, какая недовольная, аж ножкой притопывает. Видать, не солоно хлебавши.

Хлопнула дверца, щёлкнул кнутом кучер, форейтор пришпорил коня, и карета с неповоротливой медлительностью развернулась в сторону выезда.

* * *

Маркел не замечал, как с годами белеют Наташины волосы и как от улыбки сбегаются к глазам тонкие морщинки — она для него всегда была хороша. Лишь на свадьбе младшего сына взглянул на Наташу со стороны и вдруг увидев, как она осунулась, ахнул. Даже новый цветастый плат в яркой росписи не розовил щёки.

— Не захворала ли, моя лапушка?

Ждал ответа, а сердце от тревоги в пятки улетало — а если и вправду скажет плохое?

Но Наташа лишь покачала головой:

— Устала. Сам знаешь, вчера весь день пробегала по делам и сегодня с полночи кручусь по хозяйству, чтоб в грязь лицом перед гостями не ударить. Свадьбу справить — не шутка, тем паче, что последний соколик из гнезда вылетает. — Она легко смахнула слезинку с ресниц — всё таких же густых и длинных, как в молодости.

— Коли так, то твоя правда. Я тоже едва на ногах стою, — заулыбался Маркел от радости, что его страхи оказались напрасны.

Вчера, накануне венчания, всей семьёй встречали постельный поезд[31] важно из трёх подвод, как положено у справных хозяев, без малого почти купцов. Гильдейский сбор в казну был уплачен, и Маркелу лишь оставалось получить купеческую грамоту.

На первой подводе, по обычаю, везли икону и диковинку — самовар! Такого чуда во всём граде Петровом по пальцам одной руки пересчитать можно. Подумать только: без печи воду кипятит, успевай лишь щепы подкидывать. Ну да в доме бондаря в стружках недостатка не бывает.

Рядом с самоваром на телеге сидел мальчик-блюдник в обнимку с медным блюдом, где стояла сахарная голова, изукрашенная лентами, чтобы подсластить молодым жизнь, и лежало несколько заморских земляных яблок, названием картуфель. Говорят, вкуса отменного, и ежели оный развести на огороде, то вскоре урожай всё семейство прокормит. К слову, выглядели сии яблоки препогано, словно у коней из-под хвоста нападали. Ну да на подарки грех косоротиться.

На второй подводе везли посуду, постель и всяческий скарб, что невестам положено в дом приносить. Рядом с кучером сидела крёстная мать невесты, которая держала в руках серебряную позлащённую солонку с солью, дабы будущим хозяева не пришлось без соли щи хлебать.

А уж третья подвода везла новую родню с описью приданого да сваху, шуструю тётку Агриппину.

Принять всех, угостить, ублажить да обряды соблюсти — хлопот полон рот.

То ли дело, когда они с Наташей венчались. Ни тебе приданого, ни гостей, вместо кружевного покрова на головку невесты — тучки небесные, а вместо богатого пира — утка, пирог с яблоками да пряный сбитень с лесным мёдом.

Когда шли с венчания, встретили на Пушкарской блаженную Ксению. Кланяясь ей в пояс, Маркел сразу понял, что им послан добрый знак, будто солнышком осиявший их с Наташей супружество.

Жена, голубонька, прочитала его мысли как по Псалтири и тихо прошептала, только для его ушей:

— Счастливые мы с тобой, Маркелушка, ох и счастливые! Молюсь, чтобы хоть частичка нашего счастья перешла на детей и внуков.

— И я молюсь, — шевельнул губами Маркел. — Верю, и заступница наша, петербургская, о нас молится. Сам видал, как она на ночь в лес уходит и кланяется на четыре стороны.

Он посмотрел в Наташины глаза, любимые и глубокие, как озёра, и подумал, что Господь не зря послал в мир любовь, ибо она и есть Царствие Небесное на земле.

* * *

Через много лет, когда родные будут провожать купца третьей гильдии Маркела Волчегорского в последний путь, близ Смоленского кладбища они увидят огромную толпу горожан. Телеги, повозки и кареты запрудят мостовые, начиная с Большого проспекта, что тянется через весь Васильевский остров.

Пробиваться ко входу придётся в объезд, с обратной стороны кладбища. Заплаканная Наталья взглянет на детей, внуков, невесток, что будут жаться друг к другу, как осиротевшие птенцы, и подумает, что жизнь Маркела промелькнула ласточкиным крылом и скоро совсем исчезнет за тучами.

— Почему столько народу, кого хоронят? — спросит она молодую бабу с малыми ребятишками.

Звучно всхлипнув, баба вытрет глаза концом платка:

— Блаженную нашу петербургскую хоронят, Ксению.

— Ксению…

Наталья вдруг почувствует невнятную радость, словно бы не одного отправляет Маркелушку в дальний путь, а с провожатой, что тихой походкой пройдёт вместе с ним по мосту через вечность.

Нынешнее…

Чтобы слёзы не капали на крупу, Рита промокнула глаза бумажной салфеткой. Прежде ей никогда не приходило в голову перебирать гречку. Она и сейчас не понимала, зачем усердные хозяйки это делают, просто требовалось занять руки, чтобы из пальцев исчезла противная дрожь и перестало гудеть в ушах. Шум в ушах сводил её с ума. Казалось, что ты летишь на самолёте в бесконечном рейсе и уже не веришь, что затерявшийся в пути борт пойдёт на посадку. С тех пор как раздался звонок из спортивного центра, она вся превратилась в желе, готовое вот-вот растечься по полу.

Звонила директор — энергичная дама, которую все называли без отчества, просто Мария.

— Рита… — по деревянной интонации женского голоса стало ясно, что случилось что-то страшное, почти невозможное.

Оттягивая момент, Рита с наигранной весёлостью ответила:

— Слушаю, Мария. Кстати, я тебе передала с Виктором мою фирменную ватрушку. Ты недавно спрашивала рецепт. Напомни ему, чтобы не зажилил, когда пойдёте обедать. Ты же знаешь, какой Витя обжора — может до тебя не донести.

— Рита, — в трубке раздалось тихое всхлипывание, — Рита, Витя умер. Врач со «Скорой» определил инсульт.

До неё не сразу дошёл смысл сказанного. Мария не имеет права так жестоко шутить. Умереть может кто угодно, только не её муж. Сорокалетние тренеры, чемпионы в многоборье, не умирают от инсульта. Наверняка это какая-то