— Слушай, а почему он тебе рассказал все это? — Снегирев уже примерно ситуацию прокачал и просто хотел проверить некоторые свои мысли. — Ведь не просто же так?

— Ну, во-первых, девчонкам насрать хотел, а потом я его весь вечер коньяком накачивал. — Тема пожал плечами и уточнил: — Там же, в гадюшнике… в «Эльдорадо». А потом стал доставать вопросами бармена. Теперь понимаю, что сделал глупость страшную, да только тогда я ни о чем не думал — был на взводе. Ну а бармен, заявив, что он не при делах, выслал меня на хрен, вот я и решил с ним разобраться — наверняка он, сука, что-то знает.

— Так, повторим для дураков. — Снегирев сделался задумчив, он заметил, что ближайший из обитателей палаты проснулся, и понизил голос: — Значит, после того как барышни пропали, ты несколько дней светился в дискотеке, доставал всех вопросами, потом целый вечер поил этого чмошника своего и наконец начал наезжать на бармена, я правильно излагаю?

— Точно. — Тема к категории дураков явно не относился, и ему было стыдно. — Я же говорю, на взводе был — Ирка-то беременная, на втором месяце.

— С чем и поздравляю. — Снегирев расплылся в улыбке и начал прощаться. — Ну и ладно. У тебя как с памятью-то? — Он твердо посмотрел Теме в глаза и поднялся. — Не забудешь, что молчание золото?

— Будь спокоен, дядя, не забуду, — подмигнул тот, и Снегирев двинулся на выход: «Послал Бог племянничка».

«Здравствуйте, дорогой друг», — дисплей «Псиона» принялся подавать активные признаки жизни, и, запарковавшись подальше от любопытных взоров, Снегирев прошелся пальцами по клавиатуре: «Приветствую, Аналитик. Уж не порадуете ли вы меня чем-нибудь?»

Странно устроен мир. Собеседники находились друг от друга в полутора часах езды на машине, а компьютерное общение между ними проходило крайне запутанным, окольным путем, чуть ли не через Америку.

«Боюсь, дорогой друг, что на этот раз особо порадовать вас будет затруднительно. Никакой конкретно информации, касающейся изготовителей „фараона“, ни в милицейских, ни в федеральных компьютерах не содержится. Более того, у меня создается впечатление, что эта область является своеобразным табу и все с ней связанное обходится молчанием. Комплексный же анализ перехваченных по сотовой связи разговоров, а также сообщений электронной почты позволил выяснить нижеследующее: в городе появилось некое лицо, называемое Колуном, о котором конкретно никто ничего не знает. Тем не менее само прозвище известно очень хорошо, и чувствуется, что в определенных кругах его обладатель пользуется непререкаемым авторитетом. Выяснить, чем занимается этот самый Колун, пока не представилось возможным — его имя употребляется в разговорах крайне редко, что, вероятно, определяйся, с одной стороны, узким кругом его общения, а с другой — страхом…»

«Извините, что прерываю вас, Аналитик, но не смогли бы вы дать наиболее конкретный, по вашему мнению, фрагмент?»

«Пожалуйста. Не далее как вчера неустановленные абоненты решали запутанный финансовый вопрос, но не могли прийти к консенсусу. Однако стоило одному из них сослаться на Колуна, как вопрос решился сам собой, хотя речь шла о сотнях тысяч долларов. Теперь о неприятном. Не буду утомлять вас конкретными цифрами, скажу только, что существует устойчивая тенденция к увеличению количества пропавших женщин в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет. Причем в их числе резко возросла доля высоких плотных блондинок, этаких, знаете ли, кустодиевских красавиц. Официальная милицейская версия — маньяк-одиночка, однако каких-либо конкретных данных не имеется. Это пока все. Надеюсь, дорогой друг, с течением времени порадовать вас большим».

«Спасибо, Аналитик. Конец связи».

«Хорошая кликуха — Колун, впечатляет». Снегирев вдруг ощутил горячее желание чего-нибудь съесть и принялся совещаться с самим собой насчет обеда. Почему-то захотелось пасты, по-простому — макарон, с полипами и молодыми оливками в томатном соусе, какие ему однажды подавали в маленьком ресторанчике на окраине Рима. Да вообще, хрен с ними, с моллюсками, можно запросто заменить их сыром, и, чувствуя, как начинает выделяться желудочный сок, Снегирев устремился в ближайший магазин. Там он воплотил свою мечту, правда, пока в виде полуфабрикатов, в жизнь, купил любимых, непременно с белковым кремом, тети-Фириных пирожных, а Рексу «Педигри Пал» — пусть привыкает — и на всех скоростях припустил домой. Он еще не знал, что пообедать ему придется не скоро.

Давным-давно хозяйство Авраама пришло в упадок, и для поправки дел супруга его Сарра с корыстной целью отдалась фараону. Мало того что наградила царя египетского дурной болезнью, так говорят, что именно с той поры все и началось. Пошло, поехало, покатилось. Баядеры и алмеи, диктериады и гетеры, авлетриды и гейши. Путаны, совпроститутки, плечевые, вокзальные. Мочалки, лоханки, чесалки.

А взбудоражившая нашу жизнь перестройка породила изменения и в рядах тружениц постельного фронта, образовав могучую когорту двустволок, волокущих свои прелести по вызову. Однако служба их, как в песне поется, и опасна и трудна, а уж неожиданностей в ней выше крыши. Большей частью неприятных. Действительно, множество бед поджидает носительницу доступных прелестей на ее пути к клиенту, да и на ложе любви запросто может случиться что-нибудь паскудное. То социально недоразвитые отморозки-беспределыцики прижмут шкуровозку джипом и на халяву поимеют пассажирку, то подвернется какой-нибудь извращенец, не желающий производить оплату согласно затраченному труду. Но самое неприятное — это, конечно, субботники: компенсация нелегкого бандитского труда трепетной девичьей натурой.

Не всем дано выносить подобные тяготы, однако Людочка Заболоцкая, к примеру, на судьбу не роптала и в работе была безотказна, как трехлинейка. Потому как за свои неполные двадцать семь кое-чего повидала в этой жизни и усвоила твердо, что каждый продает что может: одни — голову, другие — кулаки, ну а ей, видимо, на роду написано торговать половой функцией.

Судьба Заболоцкую не баловала. Вскоре после прихода первых месячных собрала она вещички и рванула из своего поселка городского типа в настоящие каменные джунгли, ученицей на суконно-камвольный комбинат «Красная сучильщица».

Держала своих дочерей родина сурово, по-спартански. По прибытии новенькую определили на постой в восьмиместную комнату с гордым названием «аэродром», в общаге без ванной, зато с сортиром в конце длинного вонючего коридора. Дело было молодое, и когда какая-нибудь из тружениц общалась на гормональном уровне, то семь лишних томились на кухне и вслух счастливице завидовали. На всю жизнь запомнила Заболоцкая скрипучую койку, на которой трахаться было невозможно, и круглый шаткий стол в центре комнаты, на котором трахаться приходилось, и крики свои задавленные, когда счастье рвалось из груди, а его приходилось давить, как клопа на стене.

На работе тоже все было непросто. Сколько ни вкалывай, а если с мастером-паскудником не ляжешь в койку, то он наряды закроет так, что ляжешь костьми. И натурально обрыдла Людочке эта самая соцдействительность так, что когда позвала ее одна шалавая подружка на съем, то согласилась она с радостью и, надо сказать, не раскаялась.