– Виола —

Я долго и мучительно вглядываюсь в лицо Баббы. Да, я хорошо её помню: мягкая светлая кожа, добродушные морщинки в углах рта. Однако что-то не так… Я вижу её глаза. Цвета зелёных яблок. У Баббы нет век.

Их срезали. Начисто.

Я в ужасе закрываю лицо руками.

– Бабба, – едва слышно выдыхаю я.

Саскья принимается вопить, но её голос тонет в криках толпы.

– Помогите! Мы ничего плохого не сделали! – взывает Саскья.

Ветер усиливается, сдувая с её лица седые пряди. Родимое пятно на лице Саскьи похоже на разводы сажи, словно огонь уже пылает.

– Поверьте нам! – кричит Мэтью.

Кровь заливает его доброе и честное лицо.

Мне жаль их обоих. Я помню, как они спасли меня в прошлый раз. Надо бежать, спуститься к реке, но глаза будто обжигает огнём. Наверное, я падаю на колени, потому что Кейти тут как тут, ласково гладит меня по лицу, проверяя, нет ли раны. Я с усилием моргаю и крепче прижимаю руки к векам. Свет разгорается всё ярче, я слепну.

Даже в этой агонии я понимаю, что со мной разговаривает Бабба. У меня в голове звучит её голос: «Крошка-цветок, ты пришла. Спасибо!» От знакомых интонаций хочется плакать, но нельзя. Пошатываясь, я встаю, вытираю глаза, и острая боль постепенно отступает. Кейти спрашивает, что случилось, но отвечать некогда. Отдышавшись, я внимательно смотрю на Баббу у столба и мысленно спрашиваю: «Что происходит?» Уголки её губ дрожат в мимолётной улыбке – она меня слышит.

«Моя история подходит к концу, – отвечает она, – а твоя только начинается».

Щёки у меня уже мокрые от слёз.

«Почему дефы хотят тебя убить?» – «Так решил Торн. Он никому не верит, особенно старой пророчице, которая к тому же из гемов».

Я оглядываю толпу в поисках других членов Лондонского совета гемов и дефов.

«Где же Эш? А Уиллоу? Они бы никогда не позволили…» – «Торн убрал их с дороги». Наверное, ощутив, в какой ужас меня привели её слова, она тут же добавляет: «Не беспокойся, дитя. Они живы».

Рядом со мной Кейти громко охает, и я теряю нить разговора с Баббой. Из-за спин дефов появляется Торн. Он тоже ничуть не изменился: смуглая кожа, волосы чернее воронова крыла. А вот тёмную повязку, за которой прятался здоровый глаз, он выкинул. Мы с Элис подробно написали об этом в «Песни повешенных»: как только был заключён мирный договор между гемами и дефами, предводителю повстанцев незачем стало прятать своё происхождение.

Толпа, как по команде, умолкает.

Торн говорит громогласно. Можно подумать, вещают человек десять, не меньше.

– Пророчица Бабба предстала перед судом своих соратников по обвинению в измене.

– Чушь! – кричит Саскья. – Бабба не предательница, и ты это знаешь.

Торн улыбается медленно и язвительно.

– Она продавала секреты гемам. У меня есть признание… и свидетель.

Я смотрю на Баббу. От взгляда её зелёных глаз у меня перехватывает горло.

«Признание?» – только и спрашиваю я.

«Выбор был небольшой – или я, или Нейт», – отвечает она.

И безо всякого предупреждения появляется Нейт. Он тоже выходит из-за спин дефов. Сердце у меня почти останавливается. Он так похож на моего младшего брата. Не на того мальчика Нейта, с которым мы оказались когда-то в «Танце повешенных», а на другого, который прикован сейчас к больничной койке. На юношу Нейта на пороге шестнадцатилетия. Странно… Мысленно я всегда вижу брата маленьким мальчиком, застывшим во времени. А сейчас передо мной совсем взрослый парень. У него знакомые острые скулы, растрёпанные светлые волосы и такой взгляд, как будто он или только что отсмеялся какой-то шутке, или вот-вот засмеётся. Он высокий, выше меня ростом, уже совсем не похож на мальчишку. Я задыхаюсь от радости, на губах расцветает глупейшая улыбка.

– Нейт! – пронзительно кричу я, не успев подумать, что делаю. И вот уже спешу вниз, на берег, с единственной мыслю в голове: «Успеть добраться до брата!» И не важно, что он стоит рядом с безумцем, затеявшим жестокую казнь.

– Нейт! – снова вскрикиваю я.

«Виола, ЗАМОЛЧИ!» – кричит Бабба, но, кроме меня, её никто не слышит.

И я прихожу в себя. Останавливаюсь, едва не врезавшись в толпу.

Похоже, Нейт всё-таки услышал. Он оборачивается, смотрит на меня и… Ничего. Совсем ничего. Он меня не знает. Радость растворяется как дым, но возвращается снова: «Зато он жив! И я смогу вернуть его домой». Я стараюсь разглядеть татуировку на запястье, однако в толпе ничего не видно, к тому же Нейт не размахивает руками, стоит спокойно.

Бабба поворачивается к Торну.

– За себя я отвечу. Но Саскья и Мэтью не виноваты. Отпусти их. Прошу тебя.

На лице Торна появляется насмешливая улыбка. Он медленно облизывает губы.

– Я не верю тебе, старуха!

От страха и отвращения к горлу подступает тошнота. Омерзительный холод сковывает все внутренности. Я едва дышу.

«Ты защищаешь Нейта, – мысленно говорю я. – Ты заняла его место, и теперь тебя казнят».

Бабба не смотрит на меня, но я отлично слышу её голос: «Да».

Торн достаёт из ближнего бочонка палку с расщеплённым и замотанным в мокрую тряпку концом. С наконечника капает какое-то горючее вещество, оставляя на земле прерывистую дорожку, радугой переливающуюся на солнце. От запаха меня едва не выворачивает на месте. «Она невиновна, – хочу закричать я. – Она невиновна…» Но, если не Бабба, то на её месте окажется Нейт, и я не в силах шевельнуть губами.

А потом я слышу её голос, громкий, уверенный: «Слушай меня внимательно, крошка-цветок, у нас совсем нет времени. Я не лгала тебе, мои силы почти рассеялись, я не вижу будущего. Однако я чувствую его. Наша вселенная меняется. Тёмные силы взялись за дело. Они переписывают наши судьбы, выворачивают наизнанку наши мысли. Я знаю, ты пришла к нам, чтобы увести с собой брата, но учти, сначала тебе предстоит спасти мальчика в этом мире, прежде чем ты разбудишь того, кто спит дома».