Врач, наконец, оторвала голову от писанины, в её глаза промелькнуло что-то человеческое.

- Ох, подведете вы как-нибудь Михаил Ефимович меня под монастырь. Выписывайте направление, но номер госпиталя уж сами ищите. Кожин, завтра перед обедом в перевязочную, соблюдать постельный режим, иначе с нами до Самары поедете!

- Так точно!

Я бы вскочил с места, но Глафира в этот момент как раз помогала мне рубашку надеть.

- Не идет? – с койки, стоящей напротив на меня смотрел усатый черноволосый мужчина. Я кивнул в ответ головой. – Я тоже пробовал, но сразу своё вспоминается.

Госпитальный вагон выглядел совсем не так, как обычный плацкартный. Двойной ряд коек был поставлен вдоль окон, оставляя широкий проход для тележек и носилок. На второй этаж вели складные лестницы. В начале вагона располагался пост медсестры и перевязочная, а один из туалетов оборудован для колясочников и больных с костылями. В соседнем вагоне расположилась столовая, ходячие раненые ходили туда кушать по расписанию. В нашем дальнем углу лежали люди больше взрослые, многие по виду могли воевать в Отечественную. Поэтому между нами само собой возникло взаимопонимание, некое временное товарищество. Имеющим ранение или перелом конечностей помогали накинуть одежду, застегнуть китель, натянуть на койке страховочную сетку, не вызывая лишний раз нянечку или медсестру. Сегодня ведь он, а завтра ты.

Я отложил в сторону томик свежего романа Бочкарева «Батальоны в огне». Вот ведь как временные Бэкапы играют во Вселенной, у известного в моем слое Бондарева и здесь появился двойник. Я хоть на самом деле в той войне не участвовал, но все равно читать о чужих страданиях и смерти было тяжело. За эти месяцы на фронте всякое пришлось повидать, о многом услышать. Сосед, между тем, достал из кармана сосательную конфетку и продолжил мне.

- Эта книга больше для молодежи написана, чтобы знали, каково нам тогда пришлось. А ты ж видишь, как оно получилось… Нам же по второму разу воевать приходится.

- Молодые сами сейчас головы кладут. Сколько робят в Крыму полегло, - седовласый дядька, которого весь вагон величал Кузьмичом, покачал головой.

- Да, досталось тем и тем, - кивнул я в сторону книжки.

- Ты тоже на Висле был, сержант? – встрепенулся усатый Николай. Я осторожно ответил, припоминая страницы местной истории.

- Нет, в сорок пятом Рейн форсировал, я ж в инженерном служил.

- Слыхал, у меня брат двоюродный там в штурмовом батальоне воевал огнеметчиком. Вернулся с ожогом, но, говорит, еще свезло. С их батальона хорошо если четверть народу осталась. На том берегу одни эсэманы стояли, дрались насмерть.

- Было такое, - с умным видом поддакнул я, - их в плен не брали.

Все дружно замолчали, каждый о своем. Мне было муторно от того, что приходилось незаслуженно использовать звание фронтовика. Успокаивала мысль, что на этой войне я воевал честно и принес пользы намного больше, чем обычный солдат. Найденные моей группой два самолета и вертолет должны были спасти множество жизней простым солдатам на передовой. Пусть командование так и не разобралось как у меня получалось их находить, но доверие я точно заслужил. Эх, жаль орден в этой жизни так и не получу!

- Глаша, - чтобы сменить тему разговора, я перехватил нашу медсестру, бегущую по вагону с кипой бумаг, - свежая пресса есть?

- Для вас да, - некрасивое деревенское лицо девушки стало мягче от улыбки, - только «Красную Звезду» уже разобрали.

- Давайте «Комсомолку». Буду вечно молодым? – пробалагурил в ответ я, широко, в свою очередь, улыбаясь. Первым делом где только можно надо наводить мосты с младшим медицинским персоналом. Начальство высоко, а они тут, всегда рядом.

- А мне «Известия», девушка, пожалуйста.

- Берите, - Глафира отдала последнюю газету пухлому мужичку из соседней секции. Неприятный какой-то тип, держится наособицу, своим офицерским доппайком ни с кем не делится.

- Что нового в мире, Петрович?

В нашем «старорежимном» конце вагона принято обращение по отчеству. Пусть молодежь щеголяет званиями, нам оно ни к чему. Здесь лежат и сержанты, старшины и младшие офицеры. Никто своим положением не кичится.

- Да есть новое. Наши вовсю жмут Бенилюксов, полным ходом прут к Антверпену. Ого, сколько мощи туда подкатили! Лондон и Портсмут бомбят каждый день.

- Сила! – крепкосроенный старшина-сверхсрочник остановился в "стариковской" секции, перехватывая поудобней костыль. – Значит, немцы с Рейнской республики все-таки пропустили наших? Нейтралы, мать их так за ногу!

- Сейчас пойдет потеха. Десант и спецура будут мосты захватывать, а танки по шоссе попрут. Хана альянсовским!

- Что французы делать будут?

- Ну, в ту войну почти полгода продержались.

- Так то с англичанами и канадцами!

Вокруг образовалось небольшое кольцо любителей порассуждать о глобальной политике. Начались споры и пошли разговоры о планах нашего командования. Всех их резко остудил раскрасневшийся Кузьмич.

- Там молодые робята на каждом мосту остаются, в каналах тонут и танках горят. Мало нам крови, грехи наши тяжкие. Сколько девок опять женихов не дождутся!

Все как-то сразу резко замолчали, сказать им в ответ нечего. Так ведь и было – каждый метр захваченного пространства приходилось оплачивать кровью наших, советских людей. Вот и здесь, на юге, некого пока посылать в бой. Резервистов хватает только, чтобы держать крепкую оборону, так и застывшую на рубежах Днепра. Осенью прорвавшиеся клинья Альянса были выкинуты отчаянным контрударом. Ведь против резервных дивизий стояли румыны, мадьяры и хорваты. Не самые сильные вояки. Амеров хватило только, чтобы взять Крым и попытаться прорваться дальше. Их танки уже сгорели на западной границе в самом начале вторжения.

- Кому же эта проклятущая война нужна?

Я глянул на соседей и четко ответил.

- Да никому не нужна, людям с той стороны также. Ни американки, ни англичанки не хотят быть вдовами, а их дети сиротами. Мириться надо, пока не поздно.

Николай сделал мне грозное лицо и кивнул сторону пухлого. Мол, держи язык за зубами. Я же только вздохнул в ответ. Как надоело