– Нет. Никах нет.

Я развел руками и побубнел еще в том духе, что какая уже теперь разница. Мы попрощались и разошлись по комнатам.

В доме опять было тихо, над головой больше никто не скрежетал и не выл, откуда-то издалека даже доносился успокоительный и очень настойчивый храп. Лида за это время даже не поменяла положение на кровати. Я посидел рядом с ней в темноте, но сон не шел, а в голове крутились комканные мысли. Я зажег свечу еще раз и принялся медленно расхаживать по комнате из угла в угол.

– Что это ты устроил? – пробубнела Лида, не открывая глаз. – Ремонтом любуешься?

Я посоветовал ей продолжать спать, раз у нее это так хорошо выходит.

Я заглянул за шторы и проверил зазоры между рамами, залез под кровать и попробовал пальцем, не выпирает ли где матрас. Потом принялся один за другим изучать содержимое шкафа – одежда, полки с ученическим хламом, потрепанные учебники на русском и немецком языках, задачник Евтушевского, несколько номеров «Нивы», ужасно помятый номер «Дела». Между подранным, явно от кого-то из родителей еще доставшимся Илловайским и новеньким учебником по алгебре на немецком оказалась потрепанная книжка без обложки. На первой странице красовался штемпель берлинской русской библиотеки, а также хорошо отпечатанная гравюра перепуганного монаха в мешковатой рясе, которого за шкирку куда-то волочил крылатый черт.

– Спа-а-а-ать ложись! – взвыла Лида и сунула голову под подушку.

И я лег спать.

Утром о ночном происшествии ничего не напоминало. Венславский с женой что-то делали по хозяйству. Брандт, чуть косясь на меня, тихо болтал по-немецки с Генрихом Карловичем в беседке. На качелях в тени дерева сосредоточенно раскачивалась толстуха. Лида ходила по комнатам и, уверен, на все таращилась. Проснувшись, она была уязвлена в самое сердце, что я не разбудил ее поучаствовать в общих волнениях. Больше всего ее обижало, что я не дал ей рассмотреть, в чем была Венславская, и теперь отказываюсь нормально описать словами. «Ну размахайчик такой» ей, понимаете ли, не годилось. Я пил чай на крылечке и все не мог выбросить из головы, как Венславская прижимала ладонью ворот халата к ключице, пока мы шли десять бесконечных шагов по коридору к детской. Этого Лиде я описывать совсем не стал.

После завтрака детей отправили на реку купаться, а взрослые разбрелись кто куда. Я уж думал усесться в теньке с книжкой, как увидел, что ко мне приближаются под ручку Лида с Венславской. Глаза у Венславской были немного припухшие, будто она только что всплакнула, а Лида делала мне такое лицо, что я тут же отложил книжку и принял свой самый серьезный вид. Оказалось, Лида застала ее посреди разговора с кухаркой, которая почти совсем убедила ее, что во всем виновен сглаз и, чтобы отвести его, нужно немеленно умыть всех детей с уголька – то есть облить смешанной с золой водой. Лида насилу перевела разговор в рациональное русло и заявила, что раз я сыщик, значит, я и смогу выяснить, как все было на самом деле. Я тяжело вздохнул.

– Ну давайте прогуляемся. Вы мне все еще раз расскажете, я вам все еще раз расскажу.

На косогорах цвела какая-то сиреневая травка. Вечером в закатных лучах распаханные картофельные поля казались розовыми, и весь пейзаж создавал неестественное волшебное впечатление оживших детских рисунков, а сейчас, наоборот, казался нарисованным неплохим художником-взрослым.

– Это у вас орешник вон там?

– Орешник.

– И как? Собираете?

– Так июнь же.

– А. Не сообразил.

Возле реки нас заметила дочь Венславской, настолько пугливая, что, оказалось, на купании она даже раздеваться не стала и только сидела с нянькой на полотенце. Венславская разрешила ей пойти с нами. Девочка осторожно потрогала встретившийся расфранченный репейник и от избытка чувств уткнулась обратно матери в подол. Трава на лугу под ветром ходила волнами. Летали мошки, на телеграфных столбах дискутировали воробьи. Со стороны деревни к нам приблизился и завилял хвостом лохматый деревенский пес.

– А я-то, знаете, и не бывал за городом особо. В детстве, совсем младенцем, наверное, возили меня на дачу, а потом не до дачи было.

Венславская задумчиво шла рядом.

– Какие-то воспоминания есть о даче, но, может, это из кино что-то. Может, и не был я нигде. Вот видел ли я, как рожь растет? Не уверен. У вас есть тут рожь?

Венславская поймала в кулак высокую травинку и сильно дернула ее.

– Ладно, я понял. Про книжку вам мой ответ не нравится?

Венславская покачала головой. Она и сама нервничала после переезда, безо всяких книг.

– И Саша нервничает. Вам, может быть, не видно, но я-то его давно знаю. Он очень сильно из-за чего-то в этом доме переживает, хотя всеми силами делает вид, что спокоен.

– Все-таки война идет.

– Ах, ну что война. Не думайте, что я кичусь, но мы оба из семей, которые всегда на войнах зарабатывали. И Саша тут без своей выгоды не оказался бы.

Я смотрел по сторонам и себе под ноги, а тут бросил на нее быстрый взгляд. Да, так, наверное, и выглядят жены дельцов: хрупкие, нежные создания, которых ночью разбуди, а они на память отрапортуют всех коммерческих партнеров своих мужей и отцов за последние двадцать лет и даже суммы сделок назовут. Моя-то мать от революции без смена белья удирала. Дочка Венславской выглядывала из-за матери и с любопытством меня осматривала.

– Знаешь такую штуку?

Девочка недоверчиво поглядела, как я зажимаю уши ладонями.

– Не знаешь?

Мотнула головой.

– Ну шумит. Попробуй.

Посмотрела маме в подбородок, на меня («давай!» беззвучно, только ртом и бровями), приложила ладони тарелочками, запуталась мизинцем в уложеных заколкой вихрах. Покачала головой, не выходит.

– Ну иди сюда, боже.

Венславская вопросительно глянула на меня, я – ничего. Мы остановились.

– Только спокойно встань, я ж не парикмахер. И гляди, как деревья колыхаются.

Девочка отлепилась от матери и тесно вжалась мне в ширинку лопатками. Я обхватил ее уши ладонями так, что не только уши забрал, но и на глаза налез.

– Без обид, но почему вы не думаете, что у него женщина?

Венславская вздернула брови.

– Я обожаю Александра Петровича, но раз уж вам нужен следователь, а не друг.

– То есть...

Я кивнул.

– Следователь вам всегда скажет, что дело просто в другой женщине. «Мужчина, который странно себя ведет» – это словарное