из которой мы продолжили бы свое расследование. То есть мы ожидали, что именно аварийная комиссия объявит, что же на самом деле произошло. Когда перед нами будет лежать окончательное заключение аварийной комиссии, мы сможем начать свою работу в части выявления преступных действий, чем мы, собственно, и должны только заниматься».

Аналогичный вопрос я задала весной 1996 года руководству криминальной полиции в Турку Юхану Салонену и Калле Пухолайнену, и получила от них точно такой же ответ. Их коллега Курт Алопаеус заявил буквально следующее: «…сейчас мы не расследуем ничего масштабного, мы должны лишь ответить на вопросы комиссии JAIC, которые она ставит перед нами. А комиссия, конечно, отразит все это в своем заключении».

Весной 1996 года я еще раз побывала в Эстонии и задала там такой же вопрос старшему инспектору криминальной полиции Принту Мяннике, на что получила совершенно идентичный ответ: «Мы ждем результатов работы комиссии. И хотя у нас всех всегда имеются определенные задания, на этот раз мы сначала подождем, что будет написано в заключении комиссии».

Таким образом, комиссия JAIC добилась-таки своего, сведя на нет деятельность правоохранительных органов в деле «Эстонии». И это при том, что эта комиссия никогда не стремилась выявить виновных, поскольку, как мне сказал в своем интервью весной 1996 года член комиссии Уно Лаур, «наше сообщение никого не обвинит».

Примеры ведения следствия

При катастрофах масштаба той, что произошла с паромом «Эстония», было бы естественным ходом дел, когда следственная комиссия сначала выслушивает спасшихся пассажиров и членов команды. Однако комиссия с самого начала проявляла к этой стороне расследования очень мало интереса. Пассажиры ею сразу же были квалифицированы как дилетанты и объявлены людьми, находящимися в состоянии шока, а из членов команды были опрошены лишь единицы. Когда же в их показаниях возникли противоречия, единственным главным свидетелем был избран тот, чьи показания «гармонировали» с представлениями о происшедшем самой комиссии[33]. Примечательно в связи с этим то, что важнейшие обстоятельства и факты были скрыты от общественности. Перечень их достаточно велик, однако существует один особенно впечатляющий пример: финскому центру спасения МССИ и финской спасательной службе в целом были брошены серьезные упреки со стороны шведских членов комиссии, а именно в том, что сигнал бедствия не был своевременно транслирован в Швецию, вследствие чего было потеряно драгоценное время, в течение которого можно было бы спасти много человеческих жизней.

И действительно, шведские спасатели были уведомлены о катастрофе финскими коллегами лишь в 1.52, то есть почти через 56 минут после получения теми сигнала бедствия.

Действительное развитие событий становится ясным из показаний капитана парома «Мариэлла» Ян-Торе Тёрнроса, а также наблюдений, сделанных его офицером Ингмаром Эклундом. Вот, например, выдержка из телефонного опроса Тёрнроса, который проводил шведский следователь Ларс-Эрик Андерссон 6.10.1994 года:

Т. Другие обстоятельства, которые, как я полагаю, следует упомянуть и которые вы, человек, расследующий это дело, должны взять себе на заметку. После того как «Эстония» послала сигнал бедствия, только «Европа» и мы сразу же ответили на него, и, кроме того, у нас действительно были проблемы по установлению контакта с береговой охраной. Но неверно было бы утверждать, что они тоже приняли сигнал бедствия, как об этом написали газеты. На «Европе» этот сигнал услышали только тогда, когда мы позвонили им по сотовому телефону. «Европа» вызвала Турку, позвонив им по сотовому телефону, а мы позвонили в Хельсинки. После того как с «Эстонии» послали сигнал бедствия, на него ответили только мы и «Силья Европа».

А. Означает ли это, что спасательная служба на берегу не подтвердила получение сигнала бедствия?

Т. Они никогда этого не подтверждали.

А. Не подтверждали прием сообщений?

Т. Во всяком случае, они не сделали этого, пока мы не сообщили им о катастрофе по сотовому телефону. Вначале мы вообще не знали, кого мы должны вызывать на связь. Но попытались сделать это сразу же, как только получили от «Эстонии» сообщение о ее местонахождении, а после этого, когда связь с ней прервалась, мы, то есть «Европа» и «Мариэлла», попытались установить связь с МИСС, радио Хельсинки и Мариенхамн-радио. Вначале на УКВ канала 16, то есть канале оповещения о бедствии на море. Но никакой реакции не последовало. Нас никто не слышал, тем более в Стокгольме. К нам с вызовом обращался еще кто-то. Позднее этот кто-то разговаривал с «Европой». Он слышал наши вызовы, а мы слышали, как вызывал он, однако с берега никакой реакции не последовало.

А. Подводя итог, можно сказать, что «Эстония» послала сигнал бедствия, который непосредственно был принят только «Мариэллой» и «Силья Европой». И только они подтвердили прием сигнала?

Т. Да, это было то, что мы слышали всякий раз.

А. И после этого вы попытались сообщить о кораблекрушении службам спасения на берегу?

Т. Да.

А. Обеим, финской и шведской?

Т. Да.

А. И не получили ответа?

Т. Нет.

А. И тогда вы воспользовались сотовым телефоном, чтобы связаться со спасательными службами в Финляндии?

Т. Чтобы вызвать спасателей из Финляндии. И «Европа» поступила так же, независимо от нас. С нее решили позвонить в Турку, а мы позвонили в Хельсинки. Вначале радио Хельсинки послало сигнал Pan-Pan, который означает «Человек за бортом», и лишь позднее они послали сигнал MAYDAY.

А. А что это было за сообщение?

Т. Pan-Pan… Оно не столь важное, его посылают, например, когда за борт падает человек, но никакой опасности для судна не существует.

А. Итак, этот сигнал был послан из Хельсинки.

Т. Да, он пришел из Хельсинки, и я знаю, что позднее они послали и сигнал MAYDAY, которого мы сами не слышали, но который слышала «Европа».

А. Хорошо, все это будет обсуждено более детально, когда вы вернетесь в Стокгольм.

Г. Да.

А. Теперь для меня абсолютно ясно, что имели место большие трудности со связью с береговыми службами спасения.

Т. Нам приходилось уже неоднократно работать с ними, и это был не первый случай, когда мы прибегали к помощи сотового телефона.

А. Да? И это же самое происходило со Швецией, Стокгольмом?

Т. Да. Но чаще мы находились в финских водах и не считали нужным поднимать тревогу в Швеции, конечно, за исключением определенных случаев… Единственное, что мы точно знали, когда сообщали о происшествии береговым службам спасения, так это то, что они должны послать сигнал MAYDAY. Правда, тогда мы еще не представляли, что могло произойти с «Эстонией» и еще наблюдали паром на экране локатора. И это как раз то, что мы не сообщили средствам