Он ведь был хороший, отец Мерафе. Совсем юношей, почти мальчишкой — как и сам Матфей — оказался в обители. Провёл тут всю жизнь, став отцом библиотекарем. Потом заболел и помер. Положили в домовину, пропели службу, закопали и надгробие водрузили. Всё. Конец. Есть ли там что-то после, нет ли — жизнь растраченную никто не вернёт.

Так что же, ему, Матфею Исидорти, предстоит тот же путь? Ну, сделают его сейчас распорядителем книжных дел… и всё? И всё? До самого конца? Такого же вот надгробия?

С погоста Матфей ушёл в смятении. Братия участливо глядела на него, говорила какие-то слова утешения — они все сочли небось, что я об отце Мерафе скорблю, отрешённо думал клирик. А я совсем не о нём, я о себе скорблю неложно, потому как что же, и впрямь мне тут доживать дни свои, книжные корешки от пыли протирая да запретные книги от молодых монахов пряча за крепкими замками?

Словно в тумане, миновали следующие дни, Матфей даже не мог сказать, то ли два, то ли три. Отец настоятель глядел внимательно и сочувственно, не корил; отец эконом не наряжал на работы иные, кроме как «за книгами присматривать». Молодой клирик словно в полусне выстаивал службы, даже пел — хорошая память не подводила. Потом отправлялся в библиотеку, подолгу сидел там один — переписчики после смерти отца Мерафе не появлялись, наверное, по слову отца настоятеля. Никто не помешал бы Матфею открыть все запретные доселе сундуки; кстати, думал он, почему отец Мерафе мне про те книги вообще ничего не сказал? И ключи не отдал?

Ответ он получил на четвёртый (а, может, только на третий?) день после похорон.

…Кончилась служба, Матфей, как обычно, отправился в книгохранилище. Развёл огонь, проверил, целы ли решётки (целы, само собой, но кто знает, может, ведьмы за ночь успели подгрызть железные прутья?), замки на сундуках и принялся за всегдашнее — бродить меж полок, поправляя книги и выравнивая корешки. Братия не спешила ни за житиями, ни даже за одобренными настоятельским советом «бывалицами».

Отец настоятель вплыл в услужливо распахнутые младшими служками двери величественно и с достоинством; умел он всё-таки не «ходить», а именно «шествовать». Со значением.

За ним торопились отец эконом, отец кастелян и отец казначей с полудюжиной старших монахов. Матфей поспешно вскочил, приветствовал как положено, с именованием и подходом; отец настоятель важно кивнул, благословил милостиво.

— Ты, Матфей, трудился славно. Новопреставленному отцу Мерафе помогал до последнего дня. То угодно Шестерым и тебе зачтётся. Продолжай так же, не дай греховной лености тобою овладеть, ибо работой лишь и молитвой приближаем мы конечное торжество Сил Праведных…

Ну, давайте ж, давайте, подумал Матфей. Скажите, что я теперь не просто Матфейка, младший клирик, а почтенный отец библиотекарь, хоть и молодой годами…

— И потому все мы верим, что и под началом доброго отца Сулимме, нового отца библиотекаря, ты трудиться станешь столь же честно, добронравно и прилежно…

Что-что? Отец Сулимме? Новый библиотекарь? А я по-прежнему на посылках? Чтобы опять меня цукали и гоняли, а я лишь подобострастно улыбайся?! Да как же так?!

Наверное, ещё несколько месяцев назад младший клирик Исидорти вспылил бы, наговорил дерзостей самому отцу настоятелю и, очень возможно, оказался бы с позором изгнан из монастыря, — но чтение запретных книг, наверное, научило нужному.

Матфей лишь поклонился ещё ниже, прижимая руки к груди, и долго, очень долго благодарил отца настоятеля за добрые слова и несказанное доверие. На лицах других отцов, эконома с кастеляном и казначеем, читалось изрядное изумление — наверное, от Матфея ожидали совсем иных словес.

Наконец все набольшие отбыли восвояси, остались один новоявленный отец библиотекарь и сам Матфей.

— Какие изволите отдать указания, отец Сулимме? — Клирик поклонился едва ли не ниже, чем настоятелю.

— Э… хм… гм… — Отец Сулимме был ещё далеко не стар, дороден, бородат и совершенно лыс. Любил хорошо покушать, ещё более любил хорошо поспать. За какие ж такие заслуги ему ещё и библиотекарство?!

— Мню, Матфей, что ты здесь сам управишься. Я пока… присмотрюсь.

— Писцов на работу нарядить потребно, — сладким голосом пропел Матфей. — Каковые книги для переписки им дать?

— А что всегда давал, те и давай, — не растерялся новый отец библиотекарь.

— Что отец Мерафе нарядил, как раз закончили. Новых не начинали, отец Сулимме.

— Э… хм… гм… Так и быть, потревожу отца настоятеля… — промямлил наконец тот. — Я пойду. А ты, значит, Матфейка, управляйся тут, управляйся… Досматривай, да смотри у меня, чтобы порядок был!

И отец Сулимме показал Матфею более чем внушительный кулак, поросший густыми рыжими волосами.

— Не извольте волноваться, отец, — ещё ниже поклонился молодой клирик.

Отца Сулимме он провожал ядовитой усмешкой.

Нет, пакостить ему Матфей не станет, потому что за любую неуправность новый отец библиотекарь отыграется на нём самом.

Что ж, спасибо Шестерым — тем ли, иным, подумал Матфей. Они подсказали дорогу, помогли решить. Ждать в обители больше нечего. Отец Сулимме крепок, ещё двадцать, а то и тридцать лет запросто протянет.

Тебе указали путь, Матфей Исидорти. Тебе решать.

* * *

Весенним тёплым днём, ясным и безоблачным, когда уже почти высохли лужи, оставленные половодьем, когда прилетели птицы и проснулись все мелкие лесные обитатели, Матфей Исидорти вышел из ворот монастыря Бервино. Вышел не просто так, а с изрядно пухлым заплечным мешком — тяжёлый груз, но зато в нём — убористые копии всего, что потребно вступающему на опасный и зыбкий путь охоты за демонами.

Книги с собой не унесёшь — слишком тяжелы. И слишком их много. Хотя расставаться с ними жалко было до слёз.

…Всю долгую, долгую зиму Матфей готовился. Не торопясь, но и не мешкая, выполнял работу, но главное — копируя себе мелким почерком самое важное. Трудился он как одержимый; сперва клирик опасался отца Сулимме, не станет ли тот придираться, однако новоиспечённый отец библиотекарь, видя рвение младшего, лишь благодушно кивал: Книгохранилище содержалось в образцовом порядке, писцы трудились, заданные уроки исполнялись, необходимые братии фолианты переписывались исправно.

К весне собраны необходимые выписки и копии. Небольшой припас, чтобы, как велел неведомый автор «Сил Додревних», не тратить зря силы, пока не доберёшься до самой пущи. Два добрых ножа. Немного денег, позаимствованных из монастырского сундука, чуть-чуть, дабы отец настоятель не сразу б заметил недостачу.

Вышел Матфей, ни от кого не прячась, мол, иду на весенний торг, прикупить чернильных красок и иного писчего припаса. До большой ярмарки ходу два полных дня, хватятся Матфея самое меньшее через седмицу, а он за это время о-го-го сколько отмахать успеет.

Карты перечерчены, где надо — увеличены, дополнены подробностями, сведены вместе. Дни пути просчитаны, приметы заучены. Удивительное дело — раньше Матфей думал: вот стану уходить, поджилки затрясутся, потом покроюсь, от страха еле живой; а оказалось всё куда проще. Вышел и вышел. Назад не обернулся. Дорога впереди, весь мир на ладони, а в монастыре… Монастыри от него не уйдут. На ночлег в любую обитель попрошусь, если надо, наплету с три короба. Пока они весть в Бервино пошлют да пока оттуда ответа дождутся!