– Перебор, – виновато констатировал Зорган, округлившимися глазами взирая на Бальдура. – Чего делать-то? Ведь, кажись, скопытился мужик…

– Не знаю… – проблеял орк и судорожно вздохнул, пытаясь вернуть трусливо ухнувшую в пятки душу на место.

В довершение всех бед вновь хлопнула калитка, и к крыльцу гордо подплыла явно чего-то забывшая тетка Аграфена.

– Ты чего разлегся, боров старый?! – накинулась она на мужа, узрев его возле крылечка. – Никак нажраться успел?! Охти же мне, горемычной! – И добросердечная женщина очень ласково пнула любимого муженька в бок. Не дождавшись реакции, она отвесила еще один нежный пинок и наконец-то склонилась над закатившим глаза Агафоном, прислушалась к чему-то… Спустя миг окрестности сотряс дикий вопль: – Караул! Убили-и-и!..

Орк с эмпиром, вцепившись друг в друга, сидели у дыры в заборе, не смея даже дышать и стеклянными от ужаса глазами наблюдая за набирающей обороты трагедией.

– Агафон, голубчик! – голосила тетка Аграфена, бухнувшись на колени и едва не придавив бездыханного мужа своими необъятными телесами. – Боги, да что же это деется-то!.. Лю-у-у-ди-и-и!..

– В жизни себе не про… – начал Зорган, но тут тетка Аграфена, неожиданно резво вскочив на ноги, с сотрясающими землю воплями бросилась на улицу, и вскоре ее завывания слышались аж с противоположного конца немаленького села.

Мы не сговариваясь ломанулись в узенькую дыру, едва не снеся весь забор (Бальдур, к слову, выбил-таки еще одну доску, да так и вцепился в нее, не желая расставаться), и в нерешительности замялись возле новоявленного трупа.

– Может, жив он еще? – сдавленно вопросила я, пихая Бальдура в бок. – Ты же маг, помоги!

– Я не целитель! – проклацал зубами предельно напуганный орк. – Я, собственно говоря, по совершенно противоположному профилю!..

– Некромант, что ли? – не преминул поддеть изрядно струхнувшего дружка Зорган. – Тогда тем более как раз для тебя работка!

– Тьфу, язык твой! – возмутилась я и вновь уставилась на Агафона. – Бледный-то какой!.. Не, тут уже никакой целитель не поможет!

– А пальцы-то как скрючил! – вторил мне впечатлительный эмпир. – Слушай, а он на нас не бросится?!

– Точно. Как пить дать, упырем заделается, – выдала я, вспомнив свои недавние приключения на мариенрахском кладбище. – Ежели при жизни людям характером своим противным житья не давал, то и после смерти не успокоится! Может, его колышком осиновым в сердце, для верности?

Бальдур выпучил на меня глаза и выразительно повертел пальцем у виска. Перед моим мысленным взором мелькнула занимательная картинка: куча народу, собранного заполошными воплями тетки Аграфены, вламывается в огород, а тут я с парнями – деловито заколачиваю в грудь активно сопротивляющегося и категорически с этим не согласного усопшего длиннющий осиновый кол, причем кол почему-то держит сам Бальдур, а Зорган увлеченно бухает по основанию деревяшки здоровенной кувалдой…

– Ты – маньячка! – передернувшись, убежденно заявил Бальдур.

– Сам дурак! – фыркнул эмпир и, склонившись над Агафоном, коснулся пальцами его шеи… Да так и замер, возведя глаза к небу. А меня мороз продрал по коже.

– Зор… Зор… – дрожащим голосом проблеял Бальдур, чувствуя, что его ноги накрепко приросли к земле. – Ты с его душой говорить пытаешься, что ли?

– Не мешай, идиот, – отмахнулся эмпир. – Я, может, пульс нащупать пытаюсь…

– Зорган!..

– Не хрипи, не страшно, – хмыкнул виконт.

– Да я вообще молчу, – пискнул тонким голосочком орк.

– А кто же тогда… – начал было Зорган, но тут его взгляд от небесных далей вернулся к телу Агафона, и виконт вмиг отпрыгнул от него, потеряв дар речи.

– Ах вы поганцы! – еле ворочая языком и устрашающе сверкая налитыми кровью глазами, провещало внезапно ожившее тело. – Ворюги!.. Где мой самогон? – И недавний покойник сделал неловкую попытку подняться на ноги.

И тут у Бальдура не выдержали нервы. С диким криком взмахнув зажатой в руках доской, он вмазал ее концом прямиком по макушке воскресшего трупа. Труп дернулся, обалдело свел глаза к носу и рухнул обратно, больше не шевелясь…

Впрочем, этого наша отважная троица уже не видела, во все лопатки мчась к спасительному забору. Едва мы успели нырнуть в дыру, стараниями Бальдура ставшую шире ровно на одну доску, кою парень все еще судорожно прижимал к себе, как возле крыльца покинутой нами избы стало тесновато. Возглавляла стихийное собрание конечно же беспрерывно воющая, словно идущий на посадку дракон, тетка Аграфена, а вслед за ней торопливо шествовали любопытствующие селяне всех ростов и возрастов.

– А ты это, – тяжело дыша, пробормотал Зорган, – лихо упыря-то – доской!..

Орк нервно хихикнул.

– Только это… а можно ли упыря одним лишь ударом по маковке упокоить? – спросил он у меня.

На первом курсе Нарронской академии благородных девиц мы такого не проходили, а потому я лишь задумчиво пожала плечами, и мы втроем, не сговариваясь, вновь припали к дыре…

За забором тем временем разворачивалась драма в лучших традициях стиля «да на кого же ты меня покинул, паршивец эдакий». В самый напряженный момент, когда Аграфена сделала короткую паузу – для того чтобы издать очередной оглушающий вопль души, – тишину прорезал чей-то неуверенный голос:

– Люди, гляньте-ка – кажись, шевелится!..

– М-да, все-таки надо было колом!.. – трагическим шепотом посокрушался Зорган, пихнув Бальдура локтем в бок.

Тетка Аграфена, резко выдохнув – ну вылитый дракон на взлете! – рванула к колодцу и, схватив ведро, недолго думая плеснула из него на многострадальное тело любимого муженька… Не менее многострадальная бутыль, вместо воды ужом скользнувшая на землю в опасной близости от покойничка, все-таки разбилась, и по двору поплыл ни с чем не сравнимый, вышибающий скупую слезу мужской радости – запах крепчайшего самогона. Труп застонал, резко сел, повел красным носом и выдал хриплым голосом:

– Ну, будем!

Кто-то в толпе селян истерично взвизгнул от неожиданности, и в следующий же миг двор сотрясся от многоголосого хохота. Тетка Аграфена же, медленно, но неотвратимо зверея, все крепче сжимала дужку ведра, сверля воскресшего мужа таким взглядом, что на его месте любой уважающий себя упырь предпочел бы самостоятельно рассыпаться в прах. Судя по всему, Агафону предстояло на собственной шкуре, как и Бальдуру когда-то, испытать всю эффективность воздействия народных средств воспитания, в данном случае представленных ведром да увесистыми кулачищами разъяренной жены.

Мы расслабленно прислонились к забору, из-за которого раздавались ругань, звучные шлепки и отчаянные визги, и переглянулись.

– Гуманнее было бы колом, – протянул неугомонный Зорган и довольно погладил флягу с добытым-таки самогоном.

Бальдур, не удержавшись, вновь выглянул в дыру, узрел шустро прыгающего по помидорным грядкам Агафона с напяленным на голову ведром да Аграфену, от души хлещущую его длиннющей хворостиной, и торопливо кивнул, соглашаясь. Ему вторил густой, как от удара в набат, звук (это наш недоделанный покойник с ведром смачно навернулся о крыльцо) и особо заковыристое ругательство тетки Аграфены, самозабвенно гоняющей несчастного «упыря»…