Женщина повернулась и приблизилась, чтобы вытянуть вперед руку и положить ладонь ему на лоб.

— Так-так. У него снова жар? Нет, нет. Это хорошо. Возможно, он просто глуп. Бедняжка.

Прежде, чем она могла отойти, Гримм поймал ее за запястье.

У женщины (нет, решил Гримм, у девушки) вмиг перехватило дыхание. Все ее тело напряглось, и она едва слышно, очень быстро зашептала:

— Так-так. Надеюсь, он не решит навредить мне. Вредить людям у него отлично получается. Пришлось повозиться, чтобы отстирать всю кровь.

— Дитя, — тихо позвал Гримм, — взгляни на меня.

Девушка застыла без движения. Помолчав, возразила:

— О нет, лучше не стоит.

— Посмотри на меня, девочка, — кротко и медленно повторил Гримм. — Никто не собирается причинять тебе зла.

Девушка метнула в него очень короткий взгляд, и Гримм успел заметить блеск над стеклами очков. Один глаз был ровного, насыщенного серого цвета. Второй — зеленый, бледного яблочного оттенка. Девушка поежилась и словно бы обмякла, ее запястье безжизненно повисло в пальцах Гримма.

— О, — выдохнула она. — Это так печально.

— С кем ты говоришь, дитя?

— Ему и невдомек, что я беседую с вами, — сказала девушка. Кончики пальцев ее свободной руки вспорхнули к кристаллам в маленькой склянке на ее шее. — Как можно слышать слова, но не понимать чего-то настолько очевидного?

— Вот как… — сказал Гримм и очень медленно, осторожно разжал пальцы, будто выпуская на волю хрупкую птичку. — Ты эфирреалистка. Прости меня, дитя. Я не сразу сообразил.

— Он принимает меня за мастера, — произнесла девушка и, зардевшись, низко опустила голову. — Как он может быть настолько умен и глуп одновременно? Должно быть, это больно. Но, возможно, вежливее было бы хранить полное молчание. Кажется, он настроен доброжелательно, бедняжка. Пришел в себя, двигается, его речи кажутся разумными. Бежим скорее, расскажем мастеру, что его гость, вероятно, сумеет все-таки выжить…

Сделав такое умозаключение, девушка кивнула себе и поспешила выбежать из комнаты, продолжая что-то тихо бормотать. Голос ее, удаляясь, постепенно слился с тишиной.

Гримм только головой покачал. Кем бы ни была эта девушка, в подмастерьях она провела изрядное время, пусть и казалась совсем юной. Все эфирреалисты как один были очень странными людьми и с годами только прибавляли в странности. Кое-кто был и вовсе не от мира сего, но эта девочка вела себя адекватнее многих.

Он потянулся к подносу и поднял полотенце. Под ним обнаружились миска с супом и несколько лепешек, заодно с ложкой, которая выглядела бы скромно, не будь она вырезана из темного дерева и хорошо отполирована. Гримм попробовал суп, готовясь ощутить горечь большинства целебных микстур, но нашел вкус на удивление умеренным, даже приятным.

Гримм подтащил ближе табурет, подсел к столу и быстро покончил со всем содержимым миски, заодно с лепешками и еще двумя чашками воды. Только тогда он вновь смог почувствовать себя человеком. А оглянувшись по сторонам, Гримм заметил оставленный, надо полагать, специально для него простой халат — и, хоть и не сразу, сумел влезть в него и одной рукой затянуть пояс.

Едва он успел с этим справиться, как в дверь комнаты что-то тяжело ударило.

— Ай! — произнес за дверью мужской голос. — Проклятье… — Ручка двери задергалась, несколько раз громко щелкнул запор. Мужчина испустил полный раздражения вздох. — Чудачка!

— Он не хотел тебя обидеть, — извиняющимся тоном сказала уже знакомая Гримму девушка. — Он попросту слишком умен для того, чтобы иметь с тобой дело.

Дверь отворилась, и девушка поспешно отступила, так и не встретившись с Гриммом глазами.

Тот, кто показался в проеме следом за ней, мял в руке платок, зажимая им кровоточащий, по всей видимости, нос. Этот субъект был довольно щуплым, за исключением небольшого брюшка, и из-за этого худые конечности казались несоразмерно длинными, почти паучьими. На голове спутанные седые космы, на щеках — редкая белая щетина. Облачен этот удивительный тип был в строгий костюм сдержанных серо-коричневых тонов, скроенный по моде двадцатилетней давности, а также в мягкие тапочки, отороченные мехом в зелено-черную полоску. Уже далеко не молод, но и дряхлым старцем не назвать; в глазах у вошедшего блистала столь насыщенная синева, какую Гримм видел только в осенних небесах высоко над слоем туманов. Шествовал он, опираясь на деревянную трость, увенчанную чем-то, очень похожим на боевой кристалл корабельной световой пушки. Размером с кулак, никак не меньше.

— А! — сказал вошедший. — Ага! Капитан Гримм, добро пожаловать, я так рад возможности говорить с вами теперь, когда горячечный бред нам уже не помеха… — Бросив косой взгляд на вошедшую следом девушку, он пробурчал уголком рта: — Он ведь больше не бредит, правда?

Девушка замотала головой, не отрывая от пола взгляда широко распахнутых глаз.

— Нет, мастер.

Гримм не знал толком, как вежливо ответить на подобное приветствие, но в итоге отвесил неглубокий поклон.

— Мы еще не встречались, сэр. Боюсь, вы имеете передо мной преимущество.

— А вот и да, мы уже встречались завтра, — веско парировал старик. — И нет, вы ничуть не боитесь, а последнее утверждение, вероятно, и вовсе способно послужить предметом интересной дискуссии. Как ты считаешь, Чудачка?

Закусив губу, Чудачка коснулась своей склянки с кристаллами.

— Он не понимает, что капитан Гримм испытывает неловкость, не зная ничьих имен.

— Отнюдь! — с жаром вскричал старый эфирреалист. — Он знает собственное имя, смею уповать, и по крайней мере одно из твоих. У него были многие, многие секунды, чтобы сохранить это знание в памяти. Если только, разумеется, он не продолжает бредить. — Старик прищурился, разглядывая Гримма. — Вы совершенно уверены, что пребываете в здравом уме, сэр?

— Изредка сомневаюсь, — ответил Гримм.

Глубоко в глазах эфирреалиста мелькнула искра юношеского задора, и лицо его расплылось в широкой улыбке.

— А! У нас тут человек немалой скромности! Либо настолько напускной, что за нею может таиться истина, либо настолько истинной, что она предстает совершеннейшей фальшью. Вижу, отчего Байяр рекомендовал мне вас с таким восторгом, сэр.

Засим старик отставил руку далеко в сторону, ударил в пол концом трости и склонился в вычурном поклоне, грацией напоминавшем танцевальное па.

— Мое имя — Эфферус Эффренус Ферус, и я к вашим услугам, сэр. А это Чудачка.

— Чудачка, — в тон ему повторила девушка, делая низкий реверанс, обращенный к дальнему углу комнаты.

— Свитера, — глубокомысленно произнес Ферус. — Свитера, дорогая. И две пары носков, причем одна — шерстяных. И еще… Отыщи мужскую шляпу не более чем шестого размера, а затем хорошо пропитай ее уксусом.