– Да, конечно.

Зверь думал о хорошем. О прекрасном. Ему говорили о примерном поведении, об отсутствии зависимостей и занимаемом напрасно месте для действительно больных людей, ему казалось, что свобода близка, и этот диалог будет как-то связан с отдыхом-выпуском из больницы. Ему об этом каждый день намекала средних лет брюнетка, и вообще не смутило, что этот разговор будет вести другой врач, выполняющий функции запасного. Когда дедуля ушёл в следующую палату Зверь ничего не мог делать. Не читать, не думать, не ходить, не смотреть общий телевизор в коридоре, не слушать радио Андрея, которое ему разрешили хранить, Дима был слишком возбуждён хорошими новостями. Внезапно всё то время, проведённое в этих стенах, показалось ему одним днём по сравнению с каждой следующей минутой. У него часто случались такие утренние перепады настроения в лучшую сторону, с течением дня радость развеивалась, уступая место скуке.

Старческий голос и смех медсестричек затих, началась возня в коридоре, старшая медсестра кричала на непослушного мужичка, отправляющегося в туалет, каждые пять минут. Дима подождал ещё несколько вечностей, забылся, смотрел в потолок на штукатурку и датчик дыма, а видел небо и солнце.

– Ты не уснул там? – спросил Андрюша, – тебя Геннадий Романович ждёт.

– Да, – произнёс Зверь с максимальной романтикой в голосе. Он как будто отвечал «ДА» на свадебном алтаре (точнее говорил «беру» в загсе), так счастливо и светло звучал его голос.

Почти вприпрыжку миновав пару дверей в палаты, и небольшой коридор Дима оказался у двери, ведущей в кабинет. Дверь была распахнута, но он постучал, дабы не напугать человека, засевшего за компьютером в многочисленных документах, всех бесчисленных бумажках. Мгновенный выход из рутины сильно пугает человека.

– Войдите.

– Вы что-то хотели? – сразу начал Дмитрий.

– Да, – хмуро произнёс старичок.

Его тон напугал. Мгновенно настроение упало вниз, неужели выход откладывается? Или. Что ещё хуже…снова придётся вернуться в тюрьму? Решения суда могут обжаловать две стороны, в этот раз череда семьи девушки.

– Сложно такое говорить. Сам посмотри.

Наверху зелёной папочки лежала бумажка, которую и дали в руки Зверю.

Он смотрел туда и не верил своим глазам, отказывался верить врачу, ожидая подставы. Может, это такой тест на восприятие? На нормальную человеческую реакцию. ПСИХ (эйблисткое ругательство) нападёт на гонца, принёсшего плохую весть, «нормальный человек» начнёт плакать, трястись всем телом, бояться и впадать в настоящую депрессию прямо после этого текста.

– Это правда? – смог выговорить Дима.

– Да.

– Может, это тест восприятия? Или реакции?

Догадка была бы хорошей, если бы мы жили в антиутопии, в настолько закрученном триллере, что его абсурдность уже напоминает хорошую глупую комедию девяностых. Однако Геннадий не похож на Лесли Нильсона, не считая цвета волос.

Аля мертва. Спустя пару дней после ужасной встречи с любовным мерзотным треугольником, она убила себя в квартире Льва. Дверь в квартиру осталась не запертой и спустя три дня зашёл сосед, почувствовавший ужасную вонь из подъезда.

– Это тебе.

На столе появилась большая белая таблетка и пластиковый стакан, наполненный водой.

– Если захочешь поговорить, приходи… когда захочешь. Психолог придёт в понедельник. Светлану ты знаешь, говорили. Она поможет справиться.

Дима закинул таблетку в горло, залил внутрь воду и сделал два больших глотка. Таблетка не прошла полностью и оставила неприятное ощущение, такое незаметное и неважное сейчас. Как будто боль в горле может раздражать.

– Пойдём, – Геннадий взял за плечо Зверя, и они направились к палате. Уже спустя минуту Дима упал лицом в подушку, не ощущая ничего, кроме пустоты, постепенно обволакивающей его тело.

– Лев, пройдите ко мне в кабинет.

– Хорошо.

Лев, в свою очередь не питал надежд и не гадал о будущем, однако его напугало безжизненное лицо Димы. Да и вприпрыжку мешала идти нога, остающаяся в гипсе ещё на месяц с лишним.

– Что-то произошло? – спросил Лев, когда они дошли до кабинета.

– Да, – произнёс Гена, садясь на кресло напротив своего приёмного стула, прочти.

На столе лежала та же самая бумажка, но уже с парой пропитавшихся горьких слёз.

Пианист читал небольшой текст пару минут. Казалось, что он просто разучился читать, складывать из букв слоги и цельные слова. Глаза бегали из стороны в сторону по символам, ища потаённый смысл.

Он ничего не чувствовал, но старался сохранять человеческий образ, выжидая всё больше и больше, старался выдавить из себя слезу, но всё больше и больше понимал своё отсутствие чувств. Это бесило и ужасало. Он помнил, как любил её днями и ночами, помнил, как желал её тела и души и ещё более банально (хотя куда ещё больше) чувствовал ускорение своего пульса после лёгкого прикосновения к женской руке.

– Лев? Лев?

– Это я, – засмеялся пианист, – я.

Истерика мешалась с плачем. Его смешила рожа Димы, оставленного в дураках с его мёртвой жёнушкой, и пугала прошлая мысль. Он боялся себя и того чудовища внутри себя. Откуда и когда оно появилось, почему раньше никогда не выходило на свет? Или это он сам чудовище, что было спрятано в углу сцены, куда лишь иногда попадает луч прожектора?

– Выпейте, – посоветовал доктор, составив новый пластиковый стакан с водой и таблетку.

Лев не сдержался. Он взял воду таблетку, запил её водой из стакана, сделав один глоток, а остальную воду выплеснул в лицо врачу. Хотелось сделать что-то хуже, но уже это казалось вершиной агрессии. После парень встал, поставил стакан на стол, посмотрел на дедулю, непонимающего стоит ли кричат о помощи, и злобно направился к двери. Нога, нога, гипс-порог и больно упал на руки. Встал, отряхнулся, и хромая попёр обратно в палату спать лицом в подушку, как и его бывший друг. Врач, смотря на это представление с широко раскрытыми глазами, оказался в состоянии лёгкого шока. Спустя минуту он встал, подошёл к сумке, открыл отделение, из которого достал фляжку, сделал лёгкий глоток и поморщился.

– Ну и день.

Следующие три дня Лев и Дима не разговаривали ни с кем. Им возможно и хотелось обсудить свою беду с кем-то по палате, но не хотелось, чтобы их страдания слышал другой любовник Али. В один момент парни встретились взглядами и мгновенно отвернулись друг от друга, не желая продолжать зрительный контакт, тем самым пытаться налаживать отношения, объединяясь в сложный для их обоих момент. Очень странно, что они не винили друг друга в случившимся, возможно потому, что пили повышенную дозу успокоительного и снотворного.

Через три дня после печального известия наступило тридцать первое число. В палате этому не особо радовались. Всё же хотелось праздник отмечать на воле. Одному пареньку, лежавшему на кровати между