улыбнулся командир роты. — Но с покупкой прошу поторопиться. Это чтобы найти общий язык с солдатом.

Ответ военкома пришел не скоро. Трифонов дважды ходил на рыбалку. Первый раз, увидев командира роты, рядовой Данилюк ушел с озера. На второй раз они посидели вместе, поговорили. Солдат раскрыл кое-какие секреты своей рыбацкой удачливости. Немного рассказал о себе и об отце. О матери — ни слова.

И вот наконец — письмо военкома. Николай Николаевич прочитал его дважды.

— Вызовите ко мне Данилюка! — приказал он дежурному по роте, затем протянул письмо лейтенанту Толстову.

— Товарищ старший лейтенант, рядовой Данилюк сейчас придет, он на радиостанции, — доложил дежурный. — Вам тут телеграмма.

Трифонов даже присвистнул, пробежав глазами текст. В это время в канцелярию вошел рядовой Данилюк. Доложив о прибытии, он задержал свой взгляд на телеграмме, которую держал в руках командир роты.

— Завтра прилетает ваша мама. — Трифонов увидел, как округлились глаза солдата. — Поедете с лейтенантом встречать ее в город.

— Не поеду! — Данилюк нахмурил брови, опустил голову.

Командир роты подошел к солдату, взял его за плечи.

— Будь мужчиной, Олег! Оттолкнуть человека всегда проще.

— Ничего вы не знаете, — голос Данилюка дрогнул.

— Все мы знаем, Олег. И то, что мама ушла от вас, когда отца вновь послали в море на шесть месяцев, и то, что письмами вашими был забит весь почтовый ящик, пока соседка по просьбе военкома не переправила их по новому месту жительства вашей мамы, и то, что вы регулярно слушаете приемник в надежде узнать в какофонии эфира руку своего отца-радиста. Знаем и о той, последней записке…

Николай Николаевич еще раз слегка тряхнул солдата за плечи.

— Знаем, Олег…

Данилюк доверчиво глянул на офицера, глаза его подернулись влагой.

— Она и сейчас лежит у меня здесь и жжет, как уголек, — Данилюк, боясь заплакать, умолк, уткнулся лицом в тужурку офицера.

Трифонов неловко коснулся его белокурых волос и успокаивающе произнес:

— Ну-ну, Олег. Мы же мужчины. А вспомни свои письма? Они тоже угольками жгут сейчас сердце мамы. Не так ли? — Трифонов отстранил солдата от себя и неожиданно предложил: — А не сготовить ли нам уху? Из вчерашних судаков. Пожалуй, и отец ваш такую не пробовал.

Эта мысль пришла Трифонову внезапно, и он ее теперь развивал азартно, искренне:

— Отличная уха будет! Все, решено. Идите, собирайтесь. И вас, Алексей Яковлевич, приглашаю, — сказал Трифонов Толстову, снимая трубку телефона. — Кстати, дневник Николаева прочитал?

— И не раз. Разрешите, я доложу свои соображения по очередному «подранку»…

— Потерпите до субботы, — перебил командир роты и, услышав голос заведующей офицерской столовой, сказал: — Ольга Тихоновна, готовьтесь принимать гостя… Наша рыба — ваша уха, как договаривались. Какого гостя? Как какого, самого главного человека в нашей армии — солдата. Того самого, Данилюка, о котором мы с вами говорили, когда я вам судака приносил…

…Партийное собрание закончилось поздно. Оно запомнилось всем. Подполковник Смоляков не стал говорить о достижениях подразделений, а «выкладывал резервы», как он выразился. Пора менять психологию, сказал, перестраиваться. Досталось всем. Даже Трифонову, новому человеку в батальоне. Его критиковал за то, что допустил послабления во время стрельб и по старинке планирует недельные расписания занятий.

Старший лейтенант Ильинов получил упрек за «местничество, искусственно создаваемый межвзводный барьер». Не обошел докладчик Королькова и Толстова, сказал, что они слабо растут в профессиональном мастерстве.

Перед собранием Трифонов советовал Королькову выступить, рассказать, что мешает его взводу выполнять обязательства, взятые на зимний период обучения, о недостатках в обеспечении учебно-методическими пособиями. Но командир второго взвода так и не поднял руки. Отсиделся на собрании.

Замечание в свой адрес Трифонов воспринял спокойно. Он действительно был повинен в том, что организовал стрельбу связистов из личного оружия с элементами послаблений. На прежнем месте службы он не проводил таких занятий. Их радиолокационная «точка» размещалась на слишком маленьком пятачке. Найти подходящую стрелковую директрису не представлялось возможным. Окрест высились горы. Поэтому капитан Николаев поочередно вывозил взводы сюда, в радиотехнический батальон, и на его учебно-материальной базе личный состав выполнял то или иное огневое упражнение.

А в этом гарнизоне ротному самому пришлось организовывать и проводить стрельбы. Он изучил соответствующие руководящие документы, наставления. Но, понадеявшись на свои силы, на занятиях допустил ряд ошибок. Их-то сразу и обнаружил подполковник Смоляков. Молодой командир роты и сейчас со всеми подробностями помнит тот день.

…Подполковник приехал на полигон в разгар стрельб. Утро было ветреное. Крапал мелкий и нудный дождь. Старые раскидистые чинары, что росли на противоположной стороне стрельбища, тонули в серой пелене.

— Чем порадуете? — спросил подполковник у старшего лейтенанта.

— Первые три смены уложились на отлично, — доложил Трифонов.

— Ого! — крутанул головой комбат. — У вас что, рота снайперов?

Смоляков прошел на командирскую вышку, проверил пульт обратной связи, поднял мишени на ближнем, среднем и дальнем рубежах. Удовлетворенно крякнув, приказал командиру роты:

— Теперь покажите второй вариант мишенной обстановки.

— В такую непогоду, товарищ подполковник, и одного варианта хватит, — ответил Трифонов. — К тому же Курс стрельб допускает подобную ситуацию.

— Но это упрощенный подход к делу, — в голосе комбата появились металлические нотки. — Курс стрельб предполагает и другие, более сложные варианты мишенной обстановки. Потрудитесь установить второй вариант целей, измените последовательность показа мишеней. Иначе что же это получается? Солдаты знают места расположения целей и дальность до каждой из них. Стреляющим не надо ни отыскивать мишени, ни ориентироваться на местности. Даже установки прицела не надо менять. Разве не понятно, что это упрощенный взгляд на обучение?!

— Понял. Разрешите действовать!

— Пожалуйста!

Через сорок минут стрельбы возобновились. Очередная смена вернулась с рубежа открытия огня мрачной. Все стрелявшие еле уложились в удовлетворительную оценку. Трифонов помрачнел. Хотел попросить комбата, чтобы вернуться к стрельбе по первому варианту, но промолчал. Будто прочитав его мысли, Смоляков сказал:

— Думаете, стрельба по первому варианту принесет пользу обучаемым или успокоит вашу совесть? Нет! Пусть продолжают стрелять по усложненному варианту. Легко в учении — тяжело в бою. И не отчаивайтесь, если сегодня рота будет стрелять на тройку. Завтра она выполнит это же упражнение на хорошо, а послезавтра — на отлично. Поймете это, будете перспективным ротным.

Трифонов и тогда, на стрельбище, и здесь, на партсобрании, правильно отреагировал на слова комбата. Согласился и с тем, что допустил огрехи и при планировании занятий. Хотел составить план творчески, предусмотреть экономию времени на перемещение взводов с одного учебного места на другое. Раньше около часа терялось на то, чтобы перейти из класса в радиоцентр, а оттуда на полигон или в огневой городок. Поэтому в очередном расписании он запланировал занятия таким образом, чтобы воины не делали больших перемещений.