но Тоня вряд ли смогла бы ее чему-то научить, потому что сама ни хрена не знала.

Претендентка на должность, по крайней мере, обладала пунктуальностью. Когда я вошел в приемную, она уже была там. Стояла лицом к окну, так что мне открывался чудесный вид на ее точеную талию, плавно переходящую в аппетитную задницу, обтянутую узкой юбкой. Светлые волосы заколоты в скромный пучок.

Она обернулась на звук открывающейся двери. И я на миг растерялся, едва не уронив отвисшую челюсть на пол. Мать подложила мне самую настоящую свинью. Передо мной стояла любительница экстремального секса с бомжами.

Глава 25

Беременность проходила относительно легко. Это в первом триместре я познала все «прелести» токсикоза и даже в больнице умудрилась полежать две недели, а потом я летала вплоть до родов. Ну как летала? Как перекормленная жирная утка. Но я ходила на работу до самого «дня икс».

Из роддома нас с Данечкой встречали мама с дядей Герой, Ленка, Иван Никифорович, Ковалева и Антоныч.

После того, как мы сфотографировались с синим конвертом, перевязанным пышным бантом на ступеньках, мы отправились ко мне домой.

Мама с дядей Герой устроили мне сюрприз — украсили квартиру голубыми и белыми шариками, развешали плакаты, причем не покупные, а нарисованные маркерами на ватманах (кому-то явно было нечего делать), накрыли стол в гостиной.

Ленка заказала у кондитера красивый голубой торт. Парящий в облаках аист нес корзинку с милым розовощеким младенцем. А внизу были указаны рост и вес Данечки при рождении.

Впрочем, торт попробовать мне так и не дали.

Мама сделала специально для меня рисовую запеканку и украсила ее карамелизованными яблоками.

— Тебе нельзя торт! И вообще все, что на столе тебе нельзя! — отрезала она. — Я для тебя сделала паровых котлеток и пюре.

— Вообще-то, ты говорила, что и в беременность, и после родов ела, что хотела, — буркнула я.

— Так времена темные были. А теперь я в интернете прочитала, как надо. Кстати, мы с Герочкой купили тебе полезную еду. Холодильник забит под завязку.

К слову, с Герочкой они купили не только еду, но и кроватку, и коляску. Дядя Гера денег не жалел. У него не было своих детей, а мама как-то умудрилась его так обработать, что он говорил о Данечке, не иначе как «мой внук».

— Слушай, ну не будь такой строгой, — пытался урезонить маму Иван Никифорович. — Пусть Катенька тортика поест. Что будет от одного маленького кусочка?

— Колики у ребенка будут или аллергия! — рявкнула мама, подкладывая Ивану Никифоровичу очередной салат.

— Вот в наше время все ели что хотели, и никаких аллергий, — непререкаемым тоном заявила Ковалева. — И вообще больных детей практически не было.

— Больных не было, были недообследованные. Живот болит — пропукается! Щеки красные — ничего страшного, всего лишь диатез. А о том, что потом последствия могут проявиться никто не думал!

— Гера, выруби ей гугл, — выразительно посмотрела на маминого мужа Вера Ивановна.

— Да я сама такая раньше была, — призналась мама. — А теперь у меня шанс провести работу над ошибками.

— На моем ребенке, — проворчала я, давясь рисовой запеканкой.

В этот момент, будто услышав, что о нем заговорили, захныкал Данечка. Я поспешно встала из-за стола и пошла к сыну.

Следом за мной пошел Иван Никифорович. В коридоре он протянул мне белый конверт для писем. Я с недоумением покрутила его в руках, а потом открыла. Там оказались пятитысячные купюры.

— Здесь пятьдесят тысяч.

— Зачем? Я не смогу это принять.

— Это не тебе, а твоему сыну. Дети — дело хлопотное. Поверь мне, трижды отцу. Это не такая уж и большая сумма. Ты и не заметишь, как они потратятся.

— Спасибо, Иван Никифорович.

Он прав, я не в том положении, чтобы показывать свою гордость. Тем более он хочет помочь мне от чистого сердца, и если я откажусь, он непременно обидится.

Так прошло два года.

С такой мощной поддержкой я не могла прочувствовать все тяготы жизни матери-одиночки.

Все помогали мне по мере возможности. Если мне нужно было куда-то отлучиться, куда я не могла тащить с собой Данечку, и мама, и Ленка были готовы с ним посидеть. Антоныч часто ходил для меня за продуктами. Мне даже было перед ним неудобно. Вера Ивановна передавала для Данечки собственноручно связанные вещи. Иван Никифорович подкидывал шабашки.

А потом грянул гром. Умер Иван Никифорович. Я восприняла это, как личную беду. Я очень уважала его и любила как отца, которого у меня никогда не было. На его похоронах я рыдала в три ручья. Все еще не могла смириться с тем, что он ушел от нас.

Кто-то тронул меня за плечо и протянул платок. Я приняла его и вытерла слезы. И только потом посмотрела, кто его дал. Это был мужчина, отдаленно похожий на Ивана Никифоровича. На вид ему было около пятидесяти. Я смутно помнила фотографию, всегда стоявшую на рабочем столе своего начальника. Там были его дети. Три сына. И один из тех ребят, правда, постаревший, сейчас стоял передо мной. Павел.

— Так вот ты какая, Катенька, — сказал он, а у меня от его голоса поползли по спине неприятные мурашки.

— Что вы имеете в виду, Павел Иванович? — настороженно спросила я.

— Иван Никифорович попросил передать тебе это, — он протянул мне конверт.

— Что это?

— Полагаю, деньги. Это была его последняя воля.

Я запихнула конверт в сумку. Слова про последнюю волю отбили всякое желание спорить.

Дома я посмотрела содержимое конверта. В нем оказалось сто пятьдесят тысяч. Иван Никифорович заботился обо мне до самой своей смерти.

Я вернулась на работу, когда Данечке исполнилось три. Слава Богу, его без проблем взяли в садик. Правда, первое время его нужно было водить на полдня, чтобы он привык. Мама согласилась мне помочь. Я отводила Даню в сад, а мама забирала. И мне казалось, что все будет хорошо. Казалось.

Где-то на третий рабочий день Павел Иванович вызвал меня к себе и задал странный вопрос.

— Катенька, а когда ты думаешь исполнять свои основные обязанности?

Я опешила, тупо глядя в раскрытый ежедневник, в который я собралась записывать поручения нового руководителя.

— Какие основные? — ошарашенно проговорила я.

— Не разыгрывай невинность, все мы взрослые люди.

Он поднялся со своего кресла и подошел ко мне, положил руки на плечи.

— Никто никому не дает деньги просто так. Даня — мой брат?

Я дернулась, будто мне влепили пощечину, хотела подскочить с места, но сильные руки вжались в мое кресло, удерживая.

— Будешь