— Проверьте его перстни! — приказал Дориус. — Я уверен, что они полые, и в них находится ядовитый порошок.

Так же грубо стражники осмотрели его пальцы. И в самом деле, на правом указательном сиял большой кабошон; камень откидывался простым нажатием большого пальца.

— Ага! — торжествовал Дориус. — Порошок! Вы все свидетели…

— Это обыкновенное средство для пищеварения, — запротестовал Гомело. — Я принимаю его после работы, чтобы очистить желудок от всех соусов, которые мне пришлось поглотить.

— Уведите его! — шумел монах. — Покажите этот перстень аптекарю, я уверен, что он подтвердит наличие в нем яда. Этот подлюга отравил мясо после того, как попробовал его… но ему не повезло. Он не предполагал, что отрава подействует так быстро, раньше, чем он успел бы убежать. Тот, кто заплатил тебе за эту мерзость, провел тебя, дурак набитый!

Шум выпавшего из руки барона кинжала охладил Дориуса. Орнан де Ги еще не умер. Он хрипел с вытаращенными глазами. Аббат велел трем перепуганным слугам перенести барона в его апартаменты. Ода в истерике билась в руках своей кормилицы. Гости торопливо расходились с бледными, словно обескровленными, лицами.

Ирана вдруг так крепко сжала запястье Жеана, что ее ногти впились в кожу. Он взглянул на трубадуршу: мертвенная бледность разлилась по ее лицу, губа прикушена.

— Пойдем, — сказал он. — Не стоит оставаться. Похоже, Дориус взял на себя командование и вряд ли обратит на тебя внимание.

Он увлек ее; толпа любопытных беспорядочно разбегалась, погоняемая вдобавок ударами пик стражников, которым не терпелось очистить коридоры.

Тяжело дыша, Жеан и Ирана остановились у второй ограды. Кумушки уже расползались по городу, разнося ужасную новость. У всех на устах было слово «яд». Улицы заполнились горожанами, некоторые били себя в грудь и рвали волосы на головах. Оставшиеся дома выставили на подоконники фигурки святых. Народ толпился и на каменных плитах папертей церквей; многие вставали на колени, молились. Кое-кто принес с собой пепел, чтобы посыпать им голову или плечи.

Все со страхом ожидали грядущих событий.

— Гомело не виновен, — запинаясь, проговорила Ирана. — Он не мог умышленно всыпать яд.

— Я тоже так думаю, — откликнулся Жеан. — Но его виновность кажется очевидной. Если бы мясо отравили на кухне, Гомело был бы сейчас в таком же состоянии, что и барон.

— Кто-то злоупотребил его доверием, — убежденно сказала Ирана. — Ему внушили, что порошок в перстне совсем для другого… Возбуждающее средство, к примеру. Откуда нам знать? Он без всякой задней мысли подсыпал порошок в мясо.

Жеан пожал плечами.

— Пока ясно одно: бракосочетание не состоится, а красавица Ода спасена.

— Меня это не радует, если Гомело должен расплатиться своей жизнью за такую приятную новость, — прошипела Ирана, нервы которой были на пределе.

Они оба почувствовали, что не в состоянии сейчас возвратиться в таверну, и, смешавшись с толпой на паперти, ждали новых вестей, которые, возможно, сообщит капеллан. Но пока был слышен лишь гул голосов, произносивших молитвы. Аббат призвал горожан к самобичеванию, чтобы страданиями плоти отблагодарить Бога. Мужчины и женщины поскидывали одежды, готовясь стегать себя по спине и бокам камышовыми розгами, которые им раздавал ризничий.

Процедуре этой придавалось большое значение. В случае, если Орнан де Ги отдаст Богу душу, брак не состоится. Король подарит эти земли и замок одному из своих безземельных или малоземельных вассалов — чужаку, и придется приноравливаться к его прихотям… и, может быть, злым выходкам.

Дориус появился, когда темнело и уже зажигали первые факелы. Он объявил, что барон борется со смертью, но прописанные ему лекарства пока не действуют. Поворачиваясь, чтобы уйти, он заметил Жеана в толпе верующих и жестом позвал его.

— Ты мне нужен, — сказал Дориус, когда Жеан подошел к нему. — Ты хорошо знаешь все дороги и кратчайшие пути. Нам потребуется проводник, когда мы пойдем за помощью.

— А как он?.. — поинтересовался проводник.

— Плохо, — буркнул монах. — Три врача у его изголовья. Они исследовали мочу. Барон еще молод, его организм должен определяться горячей весенней кровью, а сейчас он полностью во власти флегмы, этого гуморального элемента, преобладающего в стариках. Яд будто нарушил все равновесие. В бароне поселилась враждебная ему сила. Я только что перелистал трактат, составленный на принципах галльских лечебных средств, но не нашел в нем ни одного действенного средства. Барон выплевывает все, что ему дают.

Продолжая говорить, Дориус направился в принадлежащие сеньору апартаменты.

— А пробовальщик? — осторожно спросил Жеан. — Есть доказательства его преступления?

— Аптекарь заверил, что в перстне содержался самый обычный порошок для улучшения пищеварения. Его испробовали на различных животных, и ни одно не пострадало. Но это не имеет значения, палач заставит его сознаться в преступлении. Если же он действовал по наущению лукавого, я испрошу у епископа разрешения на изгнание злых духов, чтобы очистить замок и его обитателей.

Жеан непроизвольно сжал головку эфеса меча. Монахи любили дьявола больше, чем следовало, потому что их власть держалась на его постоянном предполагаемом присутствии.

Они вошли в спальню барона, провонявшую мочой и испражнениями. Барон лежал на кровати совсем голый, его тело почернело и раздулось, больше походило на труп. Оно так быстро разлагалось, что теперь уже нельзя было определить, болен хозяин Кандарека проказой или нет…

— Да, разлагается, — пробормотал Дориус и перекрестился. — Но барон все еще в сознании, хотя и не может говорить. Мы попробовали дать ему рвотное из куриного помета, но, если он отравлен ртутью, его легкие и желудок уже превращаются в серебро. Удушье барона навело меня на мысль, что он был отравлен вытяжкой из обожженного свинца. Это ужасно, так как вскоре он начнет гореть изнутри, словно в его животе подожгли факел. Единственное средство спасти его — заставить изрыгнуть этот яд; мы уже пытались ввести в него настойки из различных экскрементов, которые всегда вызывают сотрясение желудка. Однако, как пишет Гиппократ в первой части «Первоначальных познаний» своего трактата, в подобном состоянии судороги, рвотная масса, напоминающая ржавчину, шумное глотание жидкостей, урчание в животе после проглатывания твердых субстанций, учащенное дыхание с приступами кашля являются самыми зловещими симптомами.

Жеану было противно подойти к кровати. Страх перед проказой пригвоздил его на пороге. Впрочем, он сразу подметил, что монах воздерживался прикасаться к барону, позволяя делать эту работу трем врачам, устроившимся у изголовья кровати умирающего.

Они обсуждали вопрос о необходимости пустить испорченную кровь, чтобы освободить сеньора от избытка флегмы, которая толкала его к смертельному концу.

Лицо Орнана опухло и почернело, глаза вылезли из орбит. Из уголков рта выступала пена, застревавшая в бороде; такую пену можно увидеть у загнанной лошади.