– Я уже давно не Сокол, а начальник полицейского участка Андрей Петрович Ястребов! Какие есть идеи по существу?

Психолог сказал авторитетно:

– Я слышал, можно стрелять пулями изо льда!.. Пробивают грудь, как и череп, а там внутри растворяются.

Начальниц полиции поморщился.

– А какой смысл?

– Не знаю, – ответил психолог обиженно. – Я сказал, что бывают и такие пули. Это идея почти по существу. Хоть и сбоку.

– Не слышал о таких пулях, – буркнул аналитик. – К тому же наши анализаторы сразу бы ощутили в теле инородные примеси. Потому высоколобые в отделе и рвут на себе волосы…

Психолог оглянулся в мою сторону, наши взгляды на миг встретились, я вздрогнул, хотя понимаю, он уверен, что любуюсь своим отражением, я даже нарочито выпятил грудь и поиграл бицепсами.

Он сказал упавшим голосом:

– Замечаете, он то трусит, то почти смеется над нами. Словно у него некое преимущество, о котором не догадываемся.

– Какое преимущество?

Психолог пожал плечами.

– Не знаю. Могу сказать только, что оно у него недавно.

– Крот, – сказал аналитик убежденно.

Начальник полиции сказал устало:

– Знаете, на сегодня хватит. Расходитесь по домам, отдохните. Но не буду бить, если кто и дома подумает над вариантами. Пока есть два: крот и нечто… очень умелое. Я не удивлюсь, если корпорации Генлинга удалось продвинуться еще дальше, чем быстрейшее заживление ран солдат на поле боя.

Психолог поморщился.

– Андрей Петрович, бросьте. У нас остались только два варианта. Всего два.

– Больше, – сказал аналитик сварливо.

– Я имею в виду реальные, – возразил психолог. – А так и я могу выдать сотню с гравитационным оружием и марсианами! Либо это их крот, потому стреляли вроде в него, но мимо, либо настолько крут, что я и не представляю…

Начальник участка тоже посмотрел в сторону комнаты для допросов.

– Заканчиваем, заканчиваем!.. Нельзя его держать так долго. Он не под арестом, может запротестовать, нам шею намылят. А то и не только шею.

– В его истории много неясностей, – проговорил психолог. – Но, к сожалению, нет ни одной зацепки, чтобы за нее ухватиться. Так, отдельные пятна. Даже пятнышки.

Аналитик сказал со злостью:

– А еще говорят, все под контролем, все под контролем!.. Целые регионы непросматриваемы.

– Регионы?

– Ну, не регионы, – уступил аналитик, – но районы… пусть даже не районы, а микрорайоны!.. Это как?

– Микрорайоны все просматриваемы, – возразил начальник участка. – Там камера смотрит в каждую мышиную норку. А вот за городом, да… Там и камер не наставить в пустом месте и возле всяких загородных складов, да и нагрузка на аналитические центры…

Они начали расходиться, а Мариэтта пошла в сторону двери кабинета для допросов.

Я откинулся на стуле и принял самую непринужденную позу, чувствуя, как внутри уха горит, будто в огне, а сама раковина безумно чешется.

Мариэтта вошла светлая и улыбающаяся, я бы даже не заметил следов усталости, если бы не знал, что только броник спас ее от пуль, но оставил кровоподтеки.

– Ну вот и все, – прощебетала она жизнерадостно, – все закончено, итоги подведены. Я сейчас отвезу тебя домой.

– Спасибо, – ответил я. – А то я уже собирался тут лечь спать. Вы предпочитаете с краю или у стенки?

Она рассмеялась.

– Хороший вопрос. Пойдем.

Только выйдя на улицу, я понял, почему в офисе горит свет. Ночь уже распростерла эти, как их, крылья над миром, хотя, думаю, на другую сторону планеты ее крыльев недохватило.

От уличных фонарей свет падает на тротуар яркий и ровный, небо выглядит еще темнее и загадочнее, звезд почти не видно, то ли смог, которого официально не бывает в городе высокой культуры и чего-то еще, то ли яркие лампы перебивают слабые лучики далеких солнц.

Она пошла уверенно и целенаправленно, я указал пальцем и спросил с интересом:

– Полицейские автомобили вон там… Или вы меня подвезете на автобусе?

Она широко улыбнулась.

– Это было бы здорово, давно не ездила в автобусе. Что смотрите так?.. Нет, я не собираюсь вас приглашать в кафе или ночной клуб, не пугайтесь. Просто те машины заняты, а мне выделили одну из резерва. Они во-о-он за той оградой.

– Далеко у вас резерв, – заметил я.

– У нас не каждый день подбивают полицейские авто из гранатомета.

– Правда? – спросил я. – Как скучно живете.

Она посмеивалась, явно ночь раскрепостила, даже кокетничает слегка, но так, не направленно на меня, чисто инстинктивно, у женщин это само собой, особенно у таких красивых, знающих цену своей внешности.

– Может быть, – предположил я, – возвращайтесь в офис?

– А вы?

– У меня стронгхолд, – напомнил я небрежным тоном, – он по команде сам выберется из гаража и примчится сюда.

Она заколебалась, взглянула на часики, вздохнула.

– Увы, ваш автомобиль доберется сюда только через два часа. А меня майор взгреет, что не проявила заботу.

– Понятно, – согласился я. – Майор – это круто. Еще взгреет и за то, что не допросили меня по дороге. Вы же собирались?

Она весело засмеялась, показывая ровные белые зубки:

– И даже бить!.. И руки выкручивать на ходу.

– Тогда да, – ответил я, – обожаю побои.

Не давая передумать, она ухватила меня под руку.

– Тогда ускорим шаг!.. Вон тот возьмем, крайний. Нравится?

На мой взгляд искушенного знатока, все полицейские одинаковы, и не только автомобили, но кивнул и сказал солидно:

– Да, конечно. У него и колеса… Ого, все четыре на месте! Куда народ смотрит?

Территория полицейского резерва автомобилей огорожена высокой проволочной сеткой, вход, конечно, с другой стороны квадрата, но когда такая вот держит тебя под руку, то и дело как бы невзначай касаясь локтя мягкой горячей грудью, то, понятно, готов несколько раз обойти эту стоянку, не замечая двери.

С этой стороны улица совсем темная, фонари не горят, но это и понятно, на том конце широкой площади ярко светится реклама ночного клуба «Голубая лошадь», артистическая такая находка, дескать, ничего лишнего по дороге, все темно и мрачно, а потом сразу рай, блеск, счастье, отсутствие всяких запретов…

Она вдруг вздрогнула, ее грудь вдавилась в мой локоть сильнее.

– Ой… кто там?..

Из темноты вынырнули и бросились на нас четверо крепких парней. Я изготовился не то удирать, не то драться, но, странное дело, от них ни тепла, ни холода, а если бы даже собирались побить, то холодный озноб опалил бы мне морду.