Стремление «дать шанс каждому» может показаться парадоксальным в мире, где большая часть мероприятий организуется по принципу отбора (классификационных чемпионатов), который в подавляющем большинстве случаев запрещает четырём Атлетам из пяти принимать участие в главных соревнованиях. Тем не менее, оно несомненно, и именно благодаря этому стремлению существуют два самых характерных для спортивной жизни W мероприятия: Спартакиада и Система Вызова.

Как известно, Спартакиада — это игры, доступные для Атлетов «без имени», то есть для тех, кто не прошёл квалификационное состязание в своей деревне и, следовательно, не участвует ни в местных чемпионатах, ни в отборочных соревнованиях, ни в Олимпиаде, ни в Атлантиаде. Спартакиады проводятся четыре раза в году, раз в три месяца. Для этих состязаний характерна очень напряжённая атмосфера и высокий уровень соперничества, несмотря на то, что на них представлены самые слабые спортсмены, которых болельщики на своём жаргоне называют «пехотой», «конюшней» или «чурками». Для этих Атлетов состязания в Спартакиаде — единственный шанс завоевать себе имя и получить некоторые привилегии (право на душ, пропуск на Стадионы, талон на спортивную форму и т. д.), предназначенные для Атлетов с именем. К тому же, в Спартакиаде участвуют 1056 Атлетов, тогда как в Олимпиаде их всего 264, а масштаб мероприятия нередко гарантирует исключительную боевитость, которая, от предварительных и до финальных состязаний, придаёт групповым забегам и одиночным выступлениям невероятный напор, а любой встрече — очень напряжённую атмосферу. Награды также зачастую соответствуют обстановке, и Победу этих рядовых спортсменов празднуют с жаром и энтузиазмом, известным далеко не всем Победителям Олимпиады. Победители Спартакиады на протяжении трёх месяцев после своего триумфа будут в полной мере пользоваться своим именем и связанными с ним привилегиями; в частности, они получат право на фору в классификационных чемпионатах; и, обычно, как правило, победитель Спартакиады (например, Ньюман, Тэйлор или Лёмё в беге на 200 м) выигрывает и следующий классификационный чемпионат и с этого момента допускается ко всем остальным соревнованиям.

Разумеется, классифицированные Атлеты с презрением относятся к Спартакиаде и к её Победителям. Официальным лицам довольно быстро пришла в голову идея использовать это презрение и превратить его в двигатель оригинального мероприятия; так родилась Система Вызова. Принцип Вызова прост: классифицированный и, следовательно, не участвующий в Спартакиаде Атлет подходит к Победителю сразу же после его победы и бросает ему вызов, предлагая повторить своё достижение. На стадионном жаргоне говорят, что он его «затыкает» или «парирует». Спартакиадовец не имеет права уклониться; самое большее, на что он может надеяться, это победить своего противника благодаря гандикапу, порой значительному, который предоставят ему Судьи и который будет определён Руководителями забега, исходя не столько из степени усталости Победителя, сколько из спортивного уровня «затыкателя»; в общем, чем известнее затыкатель (чем больше у него имён), тем значительнее гандикап, который получит Спартакиадовец. Так, если лё Джонс-Хэмфри-Эрлингтон-фон Крамер-Казанова (по этим фамилиям узнаётся второй спринтер на 100 м из Норд-Вест-W, Олимпийский чемпион и т. д.) бросает вызов Смолетту-мл. (Победителю в беге на 100 м на Спартакиаде), Смолетт-мл. начнёт бег на тридцать метров ближе к финишу, что на такой маленькой дистанции вероятно даст решающее преимущество. Если Джонсу всё-таки удастся победить, он немедленно воспользуется Победой соперника и получит не только его фамилию (Смолетт-мл.), но и фамилии второго (Энтони) и третьего (Гюнтер) в забеге, что, в принципе, будет ему гарантировать значительные привилегии. Если же, напротив, он проиграет, то потеряет свой самый престижный титул, и тогда титул олимпийского Победителя лё Джонса со всеми причитающимися привилегиями будет носить лё Смолетт-мл. (отныне лё Джонс-Смолетт-мл.), которому он бросил столь неосмотрительный вызов.

Система Вызова является обоюдоострым оружием в полном смысле этого слова. Ибо, по первому же требованию толпы болельщиков или какого-нибудь Официального лица, спартакиадовец обязан принять вызов, а любой классифицированный Атлет обязан его бросить. Результат же состязания будет определяться — в момент установления гандикапа между вызывающим и вызываемым, — исключительно настроением Официальных лиц: оно или лишит спартакиадовца единственной Победы, которую он только что одержал, или в мгновение ока низвергнет Атлета, которого могли развратить его предыдущие Победы. И дело не в том, что Официальные лица стремятся искоренить заносчивость; напротив, зачастую они сами её поощряют, они находят в ней повод для забавы. Они любят, когда Победители становятся Богами Стадиона, и, вместе с тем, вовсе не прочь, — внезапно ввергая в Ад безымянных того, кто только что верил, что он навсегда оттуда выбрался, — напомнить всем, что Спорт это школа скромности.

Несколько раз, как и в ту Рождественскую ночь, я оставался в колледже один или, во всяком случае, единственный из детей. Тогда я исследовал колледж во всех направлениях. Как-то летним днём, я открыл дверь на чердак: там был длинный антресольный коридор, освещаемый крохотными окошками и заполненный чемоданами и сундуками. В одном из этих сундуков, возможно, рядом с украшениями Рождественской ёлки, о которых я уже рассказывал, я обнаружил катушки с киноплёнкой, несомненно, образовательные или предназначенные для катехизиса фильмы, которые я стал разматывать, чтобы посмотреть на свет. Большая часть фильмов была мне неинтересна, и я как можно аккуратнее положил их на прежнее место. На одной плёнке была снята пустыня с пальмами, оазисами и верблюдами; я оставил себе большой кусок из этого фильма, который не уставал рассматривать.

В начале учебного года я придумал довольно любопытную стратагему: объявил своим одноклассникам, что на следующий год еду в Палестину, и продемонстрировал им кусочек киноплёнки, как бы в подтверждение того, что я не лгу; эта операция была не совсем бескорыстной; её целью было получение порций от полдников, которые мои товарищи ели в четыре часа: после установления самого факта моего отъезда в Палестину я обещал то одному, то другому из них прислать ему килограмм, десять килограммов, сто килограммов, ящик апельсинов, этих волшебных фруктов, о которых мы имели исключительно книжное представление; если он отдавал мне половину своего полдника, то на следующий год получал целый воз апельсинов, а в качестве гарантии этой ограниченной сроком сделки, я немедленно вручал ему маленький кусочек киноплёнки. На мои уговоры поддался всего один ребёнок: он отдал мне половину своего полдника, но сразу же после этого побежал к директрисе и нажаловался. Я оказался вором и лгуном. Я был сурово наказан, но не помню, в чём именно заключалось наказание.

Это туманное воспоминание порождает несколько вопросов, которые я так и не смог прояснить. Как получилось, что на протяжении этого периода, должно быть, соответствующего зимним каникулам, и в саму Рождественскую ночь из всех детей я один оставался в колледже, который был в то время полон, но вопреки его изначальному назначению не больными детьми, а детьми-беженцами? Куда они могли уехать на каникулы, и кто давал им в четыре часа дня эти полдники, которых один только я был необъяснимым образом лишён? Но самое главное, откуда я мог знать, что меня должны увезти в Палестину? Это был вполне реальный проект, который разработали тётя Эстер и моя бабушка, убеждённые, что моя мать никогда не вернётся. Бабушка очень хотела, чтобы «ребёнок» (так, называла меня тётя Эстер, о чём я узнал гораздо позже) поехал с ней в Палестину, в Хайфу, к её сыну Леону. Но у Леона и его жены (которую тоже звали Эстер) было трое своих детей и усыновить четвёртого казалось им настолько сложным, что моя бабушка Роза в конце концов уехала без меня, уже после войны, в 1946 году.