Баба Катя пережила голод, войну и трёх мужей. Утюгова она приняла за своего внука Алёшу, который приехал к ней в гости, и моментально одарила любовью и лаской. Терминатору было выделено место на печи, личный тазик для приема пищи и мужской гардероб трёх поколений.

На следующий день они с председателем вышли в поле, где Утюгов должен был приступить к своим новым обязанности. Председатель не знал, чем занять агронома, так как предшественник его только и делал целыми днями, что пил горькую и ходил на рыбалку. Не придумав ничего лучше, он вручил терминатору лопату и сказал, что, пока трактор собирает навоз по деревне, копать придется вручную. На вопрос: «сколько копать?» Жуликов провел рукой по своим владениям и удалился.

Через два часа, когда председатель пришел проведать агронома, тот уже перекапывал лесополосу, находившуюся в десяти километрах от начальной точки.

Чудом избежав еще одного сердечного удара, Иван Петрович понял, что агроном не так прост, его догадки подтвердил и тот факт, что лопата, которую он вручил Утюгову, сломалась в самом начале раскопок и теперь валялась на земле.

Совесть и страх подсказывали председателю, что он срочно должен доложить об этом куда следует, но прозвище Жужикову дано было не зря, и он решил, что агроном этот послан ему неспроста, а значит, нужно пользоваться.

Семён Семенович, он же Алёша, за месяц поднял колхоз и всё село на новый уровень. Его силами была восстановлена плотина, проложено 40 километров подземного кабеля и нарублено дров на пять лет вперед.

Жесткие диски Утюгова постепенно пополнялись новой информацией, а вместе с этим формировалась его новая роботизированная сущность. Баба Катя, будучи человеком категорически верующим, прививала терминатору любовь к Богу и обучала его всем религиозным традициям. Маруська бросила все свои похождения и без конца крутилась вокруг нового жителя и, несмотря на протесты бабы Кати, затащила терминатора под венец.

Местные мужики не любили Утюгова за то, что он отбирал у них работу, но с радостью приглашали на охоту, так как агроном убивал дичь с первого выстрела и всегда попадал в глаз. Со временем Утюгов стал свой в доску и все его принимали за равного.

Когда урожай был собран, сено запасено, а все приготовления к зиме закончились, Утюгов затосковал. Без постоянной работы его механизмы ржавели, а отсутствие многозадачности сводили процессор с ума.

Тогда-то Утюгов и познакомился с самогоном. Горящая жидкость прочищала контакты, встряхивала оперативную память и отлично разжижала масло в конечностях. Зима окончательно вогнала терминатора в меланхолию. Любые задачи по дому он выполнял меньше чем за минуту и, не найдя себе нового занятия, начинал пить.

Тем временем проект ССУ закрыли, а самого Семёна Семеновича объявили в розыск. Он получил статус «брак» и был признан особо опасным механизмом. По стране вешались ориентировки с его портером, а КГБ проводило рейд по всем населенным пунктам.

Когда ориентировка пришла в почтовый ящик Жуликова, удар всё же его хватил. Но удар этот был несильный, предупредительный.

Ворвавшись рано утром в избу Маруси, председатель застал её в слезах и объятиях тракториста.

– Где Лёшка?! – крикнул с порога Жуликов.

– С ума сошёл! – плакала навзрыд несчастная женщина, а тракторист Коля успокаивал её своими соседскими поцелуями и поглаживаниями.

– Как с ума сошёл?!

– Не знаю! Пил он целый месяц, а как последнюю бутылку допил, так с ума и сошёл! Сказал, что не может дома сидеть, что работать хочет! Пойду, говорит, в город – работу искать! Нормальный человек разве мечтает о работе? Я ему говорю – дома сиди, с женой время проводи, а он знай своё. Тогда я ему сковородой решила треснуть по голове, помочь хотела. А он после удара повернулся ко мне и сказал: «Цена есть денежное название овеществленного в товаре труда». Затем добавил: «Служу Советскому Союзу!» – и убежал.

«Ерунда какая-то, – подумал Жуликов и, закурив, вышел на улицу. – Оно и к лучшему».

– Иван Петрович Жужиков! Вы арестованы по обвинению в краже казенного имущества, – раздался голос терминатора. Он появился из темноты и наставил на председателя пистолет.

– Лёшенька! Как же так?! Мы же с тобой одна команда, ты разве забыл?! Мы тебя как родного приняли, а ты вот так, с пистолетом! – лил слезы председатель, смотря в безжизненные глаза робота.

Утюгов замешкался. Полностью восстановившаяся после удара система требовала строгого выполнения протокола, но новая память в жестких дисках твердила о том, что Жуликов друг, пусть и хитрый, нечистый на руку, но друг.

– Простите, Иван Петрович, но я обязан вас сдать властям, такова моя миссия как советского гражданина.

– Тогда и сам сдавайся! – набравшись храбрости, заявил председатель и достал из кармана ориентировку.

Утюгов прочел текст с каменным видом, а по окончании чтения передал табельное оружие Жуликову.

– Если сдадите меня, ваши преступления аннулируются, а сами вы получите звание героя, – сказал он Жуликову и скрестил руки за спиной.

Тот взял табельное, покрутил его в руках, а затем подошел к колодцу и бросил его туда.

– Знаешь, Лёш, вот ты весь такой правильный, честный, а не фига ведь не советский.

Терминатор смотрел на Жуликова непонимающим взглядом, всё ещё ожидая ареста.

Председатель продолжил:

– Отец мой всегда говорил, что советский человек – это не тот, кто власть любит больше жизни и не тот, кто честный до боли в зубах. Советский человек прежде всего тот, кто никогда не предаст друга, тот, кто человека в беде не оставит, а уж потом всё остальное. Так что бросай ты это дело глупое и Маруську тоже бросай, нехорошая она баба, мы тебе лучше найдем! А если не знаешь, чем себя до посевов занять, так мы это быстро исправим. Я тут как-то слышал, что если сильно сдавить уголь, то можно получить алмазы. Нам в котельную как-раз угля привезли 40 тонн, вот и дави себе на здоровье, пока снег не сойдет, а там и посев начнется. А от властей мы тебя как-нибудь спрячем, не в первый раз, – подмигнул председатель своему механическому товарищу.

Они шли по дороге в сторону дома бабы Кати, а с неба падал белый февральский снег. Близилась перестройка.

Предназначение

Гриша был обычным голубем, звезд с неба не хватал.

Он являлся счастливым обладателем вентиляционного отверстия под крышей старой пятиэтажки, которое досталось ему в наследство, и жил, как завещали ему родители – ел и гадил.

– Кур-лык, кур-лык, Григорий Филиппович, как ваше ничего сегодня? – обратился к нему сосед по крыше голубь Аркадий, когда они встретились на остановке во время завтрака.

Грузные тетки и дядьки в ожидании автобуса лузгали вкуснейшие семечки и не жадничали перед голубями, щедро осыпая асфальт черными плодами подсолнуха.

– Не жалуюсь, Аркадий Олегович. Еды хватает, машин под окнами