– Эй, Джон, ты что, дебил? – эту фразу Джон впервые услышал на третий день в учебном классе. И если бы каждый раз, когда в его адрес звучали эти слова, Джону давали бы цент, то к двадцати годам он уже смог бы купить улыбки половины этой чёртовой страны, где он родился. Но Джону давали только по лицу.

За всю жизнь Джон перенес три сотрясения мозга, лишился в драках пятнадцати зубов (пять из которых были молочными) и дважды попадал в больницу с отбитыми почками, а всё из-за простой открытой улыбки. Джон улыбался всегда: меньше в обычное время, больше, когда был счастлив, и очень сильно, когда ему было паршиво.

Секс Джон познал только в двадцать пять, когда после продажи родительской лачуги в его карманах шуршали наличные, а зудящие гормоны не могли заглушить ни виски, ни бег на длинные дистанции, которыми он злоупотреблял ежедневно.

С тех пор половая связь у Джона была ещё раз 5-7, не больше, ведь с деньгами у парня всегда были проблемы, а обычные девушки старались обходить его стороной.

Работу Джон менял чаще, чем Земля времена года. Ни одно начальство не выносило придурковатого сотрудника, который в ответ на оскорбления и унижения смотрит на тебя так, словно ребенок, который обмочил штаны и рад этому.

Не имея представления, как и на что жить, Джон отправился добровольцем на войну, которая пришла в его страну совершенно внезапно. Три месяца в тылу Джон учился убивать людей и за приобретение этих навыков его кормили, одевали и платили хорошие деньги.

Когда Джон поехал на фронт, платить стали ещё больше, и он делал всё, что в его силах, чтобы деньги не заканчивались. Это означало, что он шёл на смерть, чтобы выживать. Первое время сослуживцы окликали Джона старым добрым прозвищем Джонни-дебил, всячески стараясь напоминать ему о том, что дебилы долго не живут. Но когда во время боевого выезда Джон в одиночку положил 15 человек (причём двоих он убил голыми руками, несмотря на простреленную ногу), его стали обходить стороной и прозвище сменилось на Жуткий Джо или (как его называли по ту сторону баррикад) Улыбка смерти.

Однажды Джона взяли в плен. Враги боялись его до такой степени, что зашили ему рот, лишь бы этот псих не мог улыбаться. В плену Джо провёл около пяти дней и чуть не умер от обезвоживания. По ночам, лёжа на каменном полу и слушая, как за стеной пытают кого-то из несчастных, обессиленный Джон часто отрубался. Во сне ему являлся отец. Джон плохо помнил его лицо, и во сне оно было размытым, но в памяти крепко засела белая в жирных пятнах майка и старое затертое вельветовое кресло. В одной руке отец всегда держал полупустую бутылку, в другой – смятую газету.

– Джонни, малыш, почему ты плачешь? – смотрел отец на зареванного сына своими стеклянными глазами. – Разве я не говорил тебе, что слёзы – это удел трусов? Слёзы для слабаков! Ты должен улыбаться! Как твой старик! Смотри на меня, Джон, я умираю, а мне плевать, я улыбаюсь в лицо смерти, и ты должен улыбаться, улыбайся Джон! Улыбайся всегда, особенно, когда эти говнюки будут пытаться задавить тебя снова, сломать твой дух, ты должен улыбаться, давай я научу тебя!

Тогда отец начинал бить Джона, а тот должен был улыбаться в ответ. Джон просыпался в холодном поту посреди ночи и лежал до утра, не смыкая глаз и улыбаясь как мог темноте.

Он вспоминал отцовские тренировки, которые проходили в течение двух лет почти каждый вечер, пока Джон окончательно не забыл, что такое грустная мина и слезы. После смерти отца Джон не проронил ни одной слезы за всю свою жизнь.

Кода начался штурм, парня бросили умирать под завалами, но каким-то чудом Джон смог выжить и, вернувшись с войны, стал улыбаться ещё сильнее прежнего. Жуткий Джо был настоящим героем, но по телевизору его никогда не показывали. Он не принимал участия в парадах, никто из сослуживцев ни разу не пригласил его на встречу ветеранов, ведь тот, кто пережил войну, не мог и не имел права давить лыбу, как это делал Джон.

– Ты, должно быть, очень счастливый человек, Джон, раз можешь улыбаться, насмотревшись на смерть! – хлопал его по плечу начальник главного штаба, вручая медаль и ключи от новой квартиры. Джон уже несколько лет получал хорошую военную пенсию и имел своё жильё благодаря тому, что убил много людей, но война закончилась, а жизнь продолжалась.

Шли годы. Страна постепенно оправилась от войны и ветеранов стали забывать, а значит, и довольствие Джона резко сократилось.

В день, когда Джону исполнилось 55, он встретил свою будущую жену. Беженку из той страны, с которой он когда-то воевал. Джон тогда работал на вокзале, занимался взвешиванием багажа. Девушка провожала свою подругу, которую депортировали, а через месяц ей и самой грозила депортация. Она увидела его добрую улыбку и улыбнулась в ответ. Пожилой ветеран пригласил её на кофе, а спустя совсем немного времени помог ей с гражданством, взяв в законные жены.

В доме Джона впервые жила женщина. Она готовила, убирала, стирала и следила за тем, чтобы в доме всегда было уютно и красиво. Джон был по-настоящему счастлив и даже надеялся, что, возможно, они смогут взять какого-нибудь ребенка из приюта, чтобы он, наконец, смог обрести полноценную семью. Всё рухнуло в одночасье. Фиктивная жена получила гражданство и сразу же воспользовалась тем, что Джон переписал на неё квартиру по доброте душевной.

Джону было шестьдесят, когда он остался на улице, ни имея за душой ничего, кроме воспоминаний, от которых ныло всё тело и душа, а ещё была улыбка, та самая, которую он пронёс с собой через всю жизнь.

Стояло холодное декабрьское утро. Джон сидел на скамейке под огромным кленом и кормил голубей крошками крекеров, которых было полно в его карманах. Мимо него то и дело проходили школьники, которых тянули к земле их неподъемные портфели. Кто-то шел один, кто-то в компании, а кто-то в сопровождении родителей.

– Мам, а почему дядя улыбается? – спросила звонко одна маленькая девочка лет семи, показывая пальцем в сторону старика.

– Он просто очень счастлив, родная, идём! Сколько раз я говорила, что тыкать в людей неприлично?

Джон проводил их взглядом, широко улыбаясь и беззвучно рыдая. Через каких-то двенадцать часов Джона забирала скорая помощь. Его глаза были закрыты, а тело стало таким же холодным, как и скамья, на которой он уснул. На лице ветерана по-прежнему сияла самая дружелюбная и искренняя улыбка, которую только можно встретить на всём белом свете.