сообщала о том, что ее избиратели требуют «освобождения от бремени всех налогов, которые они не ввели сами». По ее мнению, такое «освобождение от бремени недобровольных, принудительных налогов должно являться важным принципом всякого свободного государства. Без такого права… не может быть свободы, счастья и безопасности; оно неотделимо от идеи собственности, ибо кто может называть что-то своим, если оно может быть отнято по усмотрению другого? Таким образом, представляется естественным правом человека, что даже завоеванные государства, обязанные периодически платить оговоренную дань, никогда не принимали столь унизительного и удручающего условия нести любое бремя, которое их завоеватель решит возложить на них в будущем. После уплаты дани долг считался погашенным, а все остальное они могли считать своей собственностью». И ньюйоркцы считали ниже своего достоинства просить «об этом освобождении как о привилегии. Они основали его на фундаменте более достойном, прочном и стабильном, они отстаивают его и гордятся им, как своим правом»[102].

Законодатели Северной Каролины тоже противились Сахарному акту, считая его посягательством на их «право» вводить собственные налоги. Возможно, какой-то особенно волевой (и прозорливый) человек приложил руку к этим протестам легислатур Нью-Йорка и Северной Каролины. Ни одна из этих колоний позже не претендовала на лидерство, и эти заявления о правах кажутся некой аномалией. Американцы в конторах и легислатурах если и не были совсем растеряны, то, во всяком случае, плохо представляли себе, с чем столкнулись. Раньше им не приходилось иметь дела с парламентом, решившим обложить их налогами. Они пользовались своими правами, не задумываясь о них[103].

Разумеется, лишь немногие американцы поднялись на борьбу против Сахарного акта. А те, кто это делал (купцы и представители колониальных легислатур), по большей части вполне комфортно чувствовали себя на вершине колониального общества. Время от времени они ощущали поддержку со стороны людей менее влиятельных, чем они сами. Во время кризиса, который вскоре должен был разразиться из-за Акта о гербовом сборе, эти лидеры чаще обращались к таким людям и при этом более пристально изучали их права. Их пример оказался назидательным для тех других — ремесленников, лавочников и всевозможных рабочих. То, что началось наверху, останавливаться там явно не собиралось.

4. Кризис, вызванный Актом о гербовом сборе

I

Пока колонисты проводили свои операции против пошлин на патоку, самые вдумчивые из них беспокоились о возможности введения в Америке еще одного налога. Это объяснялось тем, что Джордж Гренвиль 9 марта 1764 года, в день выдвижения предложений о новых пошлинах на патоку, предупредил, что для покрытия государственных расходов, «возможно, потребуется взимать с колоний и плантаций некоторые гербовые сборы»[104]. Гренвиль не слишком распространялся об этой идее, но сказал, что отсрочит принятие необходимых законов, чтобы дать колониям возможность выступить со своими возражениями. Однако эти возражения не должны были включать сомнения в праве парламента облагать колонии налогами: таковое право, по мнению Гренвиля, он имел, и премьер-министр не собирался принимать во внимание противоположные доводы.

Еще до окончания года Гренвиль понял, что отказ прислушиваться к такому возражению не утихомирит разгневанных американцев. Впрочем, поначалу, когда слухи о гербовом сборе только начали достигать колоний, американцы не протестовали, а просили больше информации. В доходивших до колоний сообщениях не хватало точности, поскольку они передавались через вторые или третьи уста и звучали весьма расплывчато. Гренвиль сообщил так мало, что его слова не сильно исказились, но на первый взгляд особенно удивительным выглядит то, что он не пожелал сказать больше.

К весне начали распространяться слухи о том, что Гренвиль взял паузу, чтобы колонии не только предоставили информацию, но и предложили новую схему налогообложения. Томас Уэйтли — один из секретарей казначейства — упомянул, что Гренвиль, возможно, ждет от Америки идею менее обременительного сбора средств. Агенты Массачусетса и Виргинии написали своим нанимателям, что Гренвиль может предпочесть оставить этот вопрос на усмотрение колоний при том условии, что деньги в итоге будут поступать. Но в отчетах этих лиц, как и в мартовском заявлении Гренвиля, было что-то таинственное и даже нереалистичное: в них не упоминалось ни сумм, ни планов по разделению налогового бремени между колониями (ведь в каждой из них все-таки имелись собственные законодательные власти)[105].

Чтобы прояснить намерения Гренвиля, несколько представителей от колоний попросили его о встрече. Он почтил их своим вниманием 17 мая 1764 года, и они, возможно, ушли от него более умудренными людьми, но дополнительной информации почти не получили. Когда у него попросили копию законопроекта, Гренвиль ответил, что не может ее предоставить, потому что таковой еще не составлен. Когда его спросили, что будет облагаться налогом и в каком размере, он ответил расплывчато в том смысле, что это будут примерно те же товары, что и в Британии, но что о ставках налога пока ничего нельзя сказать, поскольку они не определены. Также Гренвиль не положил конец домыслам о том, что принятие закона откладывается ради того, чтобы позволить колониям предложить альтернативные способы налогообложения. Он ни подтвердил, ни опроверг мысли о том, что готов воспринимать свежие идеи. И все же, несмотря на свою немногословность, ему удалось дать понять, чего он на самом деле хотел: заблаговременного одобрения колониями общей сути предложения. Возражения, которые он вроде бы приветствовал, могли быть приняты лишь после того, как колонии дадут свое согласие. Без сомнения, он бы «самым тщательным образом рассмотрел» их предложения о тех или иных видах налогов, но сам, казалось, был настроен на введение налогов парламентом[106].

Неудивительно, что агентов колоний, а следом и их законодательные собрания все это сбивало с толку. Усугубляло ситуацию и вызывало определенный скептицизм в искренности слов Гренвиля о готовности принять во внимание мнение американцев еще и то, что он не поставил губернаторов колоний в известность о своем решении попросить парламент подготовить Акт о гербовом сборе. Обычно, когда принимались решения, затрагивавшие колонии, государственный секретарь Южного департамента, действующий по распоряжению кабинета министров (или, официально, Тайного совета), передавал новости губернаторам колоний. Традиционно информация распространялась именно так, хотя, конечно, применялись и иные способы. Однако на этот раз Гренвиль отверг привычные процедуры, хотя Томас Уэйтли запрашивал нескольких колониальных чиновников о характере юридических документов, использовавшихся в колониях: эти документы должны были облагаться налогом[107].

Уэйтли имел веские причины, чтобы задавать такие вопросы, поскольку его начальник поручил ему подготовить билль и представить его парламенту. Уэйтли, ставший барристером после Кембриджа и Миддл-Темпла, обладал необходимой квалификацией для составления такого законопроекта. Более того, он был чрезвычайно предан Гренвилю.