– Скажите, а я могу посмотреть на… этого человека? – спросила я, переводя взгляд с одного полицейского на другого.

– Это зачем же? – удивились оба.

– Мне нужно. Пожалуйста. И… я хотела бы услышать, что он говорит.

Один из полицейских пожал плечами, а затем кивнул.

– Хорошо, пойдёмте с нами. Вы оденьтесь, а мы подождём снаружи.

Когда они вышли из комнаты, ко мне подскочил Громов.

– Куда вы собрались? И зачем? И в чём вы собираетесь идти? Мой пиджак толком и не прикрывает ничего…

– Я его сейчас застегну на все пуговицы – будет почти платье. Если вы, конечно, не против.

– Ладно, – вздохнул Максим Петрович. – Только я пойду с вами. На всякий случай.

По пути в кабинет генерального мы никого не встретили, и это было странно. Зная любопытство наших представительниц прекрасного пола, я была уверена, что хотя бы одна из них высунется из кабинета… Видимо, генеральный приказал не выходить из комнат под угрозой увольнения.

Когда я увидела этого человека опять, у меня подкосились ноги. Но упасть я не успела – заметив моё состояние, Максим Петрович крепко обнял меня за талию.

Кроме несостоявшегося насильника, в кабинете сидел ещё один полицейский, сам Королёв и – я даже удивилась – Пётр Алексеевич, начальник АХО. Из всех четверых он был самый бледно-зелёный, и, кажется, я догадывалась, почему – видимо, его уже почти сделали сообщником этого хмыря.

– Наталья Владимировна! Максим! – а вот Королёв был в бешенстве. – Вы зачем сюда?..

– В интересах следствия, – отрезал один из полицейских.

И тут заговорил мой насильник. Выглядел он теперь похуже меня – помятый, с подбитым глазом и разбитой губой.

– Дэвушка, дэвушка, – он пытался поймать мой взгляд, – извини, пожалуйста! Я не хотел, понимаешь, я… У меня дочка болеет, шесть лет всего… Денег нет, врачи не принимают без прописки, а тут этот жэнщина денег предлагает… Прости меня, дэвушка…

Наверное, я всё-таки сумасшедшая. Так или иначе, а я высвободилась из объятий Максима Петровича и подошла немного ближе к этому мужчине. Что-то такое было в его голосе и взгляде, что… я ему поверила.

– Я уже простила, – сказала я, смотря ему в глаза. – Только скажи: что это была за женщина, как она выглядела?

«Насильник» сглотнул.

– Ну, такая… лет сорок пять… Тёмный волос, губы красные… и пальто тоже красное. И на груди брошка такая – стрекоза.

Кажется, мой насильник только что подписал Крутовой смертный приговор. Красное пальто и стрекоза – сомнений быть не могло. Я закусила губу – и тут же чуть не вскрикнула от боли – она по-прежнему саднила.

– Можно что-то сделать, чтобы не заводить уголовное дело? Ни на этого человека, ни на его… заказчицу?

Громов, кажется, потерял дар речи. Пётр Алексеевич просто обалдел. Полицейские удивлённо переглянулись. А вот Королёв… он сначала побледнел, затем покраснел и, подойдя ко мне, взял меня за руку.

– Вы уверены, Наталья Владимировна? – спросил он, сжимая мои пальцы.

– На все сто, – ответила я, поморщившись. В любой другой день я не обратила бы внимание на это рукопожатие, но сегодня оно причинило мне боль.

– Сергей! – сказал Громов, подходя ближе к нам. – Осторожнее, ей же больно.

– Извините, – Королёв кивнул и обернулся к полицейским. – Вы слышали предложение Натальи Владимировны. Что мы можем сделать? Прошу вас, любые суммы, только давайте обойдёмся без уголовного дела.

Один из полицейских – только сейчас я поняла, что он был у них главным, – пожал плечами:

– Ну, давайте обойдёмся.

– Сергей Борисович! – воскликнула я. Королёв обернулся. Я посмотрела на своего «насильника».

– Учитывая обстоятельства… я считаю, мы должны помочь этому человеку вылечить дочку. Полагаю, Марина Ивановна… – от упоминания этого имени почти все присутствующие вздрогнули, – …пожертвует свою зарплату на пользу бедным. Как вы думаете?

Генеральный просто кивнул. Кажется, у него кончились цензурные слова. И у «насильника» они тоже кончились – он просто смотрел на меня с изумлением.

А я отвернулась к Громову и тихо сказала:

– Максим Петрович… пожалуйста, отведите меня обратно… к нам… Я еле на ногах держусь.

У меня перед глазами плыл туман. Я почувствовала, как Громов взял мои руки, потом обнял и, извинившись, вывел из кабинета генерального.

Как мы шли к себе – не помню. Опомнилась я уже на диване, когда Светочка положила мне на лоб мокрое полотенце.

– Я купила тебе одежду, Наташ, – шепнула она. – Максим Петрович вышел из кабинета, давай мы тебя переоденем?

Я кивнула и хотела встать, но Света засмеялась.

– Да лежи, лежи, я сама. У меня бабушка десять лет болела, я очень хорошо умею переодевать лежачих…

Сняв пиджак Громова, Света громко вздохнула и выругалась.

– Вот… ты ж… – на пол полетела рваная рубашка. – А где твой лифчик?

– Видимо, остался там, в АХО. Он же его порвал.

Судьбу рубашки разделили брюки и трусы. Я почувствовала, как Света натягивает на меня новое бельё.

– Уж извини, если слегка будет жать… или наоборот. Я ведь особо не выбирала, схватила первое попавшееся. Господи, Наташ, какая же ты красивая! Даже с этими синяками. Будь я на месте Максима Петровича, сама бы тебя изнасиловала…

– Что ты такое говоришь, Свет! – я перепугалась.

– Да я шучу. Просто… мне всегда хотелось иметь фигуру, как у тебя. Я вон – плоская, как доска. А у тебя всё на месте и такой красивой формы…

– Ещё немного, и я решу, что ты нетрадиционной ориентации, – я усмехнулась. Туман перед глазами постепенно рассеивался.

– Да ладно тебе, уж нельзя повосхищаться красивым женским телом! Ну вот, всё, я тебя одела. Можешь встать с дивана?

Я попыталась, но ноги меня всё ещё не слушались.

– Максим Петрович! – крикнула Света.

И не успела я пискнуть, как сильные руки Громова подняли меня и аккуратно поставили на пол. Я впервые с момента нападения смогла сфокусироваться на его глазах – и он смотрел на меня с такой заботой, что я почувствовала себя немного неловко.

– Теперь вы одеты, Наталья Владимировна, – Максим Петрович улыбнулся. – Я отвезу вас домой.

Я не сразу поняла, что именно он сказал. Потому что наслаждалась своими ощущениями – только теперь я почувствовала, какие у Громова сильные руки, и от его прикосновений мою кожу будто кольнули сотни маленьких иголочек. Сквозь рубашку я чувствовала, как бьётся его сердце. Мне показалось, что в тот миг, когда я посмотрела Максиму Петровичу прямо в глаза, оно забилось чуточку чаще.