— Буров, пожалуйста, скажи, что я ошибаюсь! — говорю я, глядя на него сверху-вниз. — Маша видела свою дочь и пытается понять в чем дело!

Он смотрит на меня и не отвечает ничего.

— Все изменится когда-нибудь, Катюш.

— А если нет?

Он переворачивается на спину и, кажется, заглядывает мне под халат. Поэтому мне приходится присесть рядом с ним. Иначе, меня стошнит от собственной испорченности.

— Я не верну ее обратно, если ты об этом, Ветрова. Вырастим. Воспитаем. Выучим.

Я не об этом, а о том, что у ребенка должна быть мать, особенно, с таким отцом как пропитанный маскулинностью Пашка. Но я не говорю ему об этом. Выйдет как-то так, словно я заинтересована в этом, а у нас после всего был только секс с не совсем трезвой мной.

— Буров, ты такой идиот, — произношу я, проводя по его щеке. — Хочу, чтобы ты познакомил меня с Буровой-младшей.

— Правда?

Я киваю.

— Да. Ради знакомства с твоей племянницей я готова вернуться обратно в страну.

— Можно обойтись и без этого.

Всё-таки я права в том, что хмель не выветрился из меня до конца. Я как-то быстро перескакиваю из одного состояния в другое. Вот и сейчас я близка к тому что обидеться на него.

Это вообще что значит?

Не обязательно знакомиться с важной частью его жизни? Почему?

— Можно дождаться утра, дать Вере Павловне выходной с возможностью поплавать в бассейне, а самим потешкаться с плюшкой.

Забавное прозвище и слово не смогли затмить смысла первой части предложения.

— Ты правда привез на остров двухмесячного ребёнка? — спросила я, глядя в его перевернутое лицо. — Не пошутил?

Ну какой там пошутил?

Дважды он одни и те же шутки, особенно, если они не смешные, Пашка не повторяет.

Также как не бросает слов на ветер.

— Лето в этом году не очень — говорит он, изловчаясь и прихватывая мои пальцы. — А тут и солнце, и море…

— Ты про песок ещё скажи! — хмыкаю я, поднимаясь. — Она ведь такая маленькая!

Желание увидеть малышку нестерпимо.

— Ну так все было сделано по уму. Я же не один ее вез, а вместе со специалистом. Человек всю жизнь с детьми работает и сопровождает по всему белому свету.

Не думаю, что это очень хороший специалист даже с учётом случившейся поездки, которая не вылилась ни во что. Потому что, если бы случилось что-то, то вряд ли Пашка простил себя за это. А посему, ей надо было уговорить Бурова не делать этого. Потому что взрослый и очень печальный мужик — это конечно грусть-тоска, но здоровье младенца важнее.

— Кать? Ты о чем думаешь? У тебя глаза прям ледышки.

— Думаю о твоей няне, — говорю я, перебираясь на кровать.

Пашка поднимается, смотрит в глаща, потом наклоняется к моему лицу и целует меня в губы, перед этим шепнув, что это не его няня, а Софьина.

— Я не сплю с ней, если что, — замечает он, взяв подушку и уложив ее рядом со мной.

— А я и не думала об этом. Но раз уж пошел разговор об этом, то она думает спать с тобой.

Буров молчит какое-то время, а потом начинает смеяться.

— Верю твоему ведьмовству, но тут оно ошибается, — говорит Пашка, улыбаясь. — У нее нет шансов.

— Тогда пойдем к тебе? — предлагаю я, отказываясь вспоминать его давнишние слова о персонале.

Он говорил когда-то о том, что не смешивает одно с другим. Паша много о чем говорил и об изменах тоже, точнее об их неприятии. Но вот как все вышло.

— Сейчас? Хочешь убедиться в том, а не выкинет ли она что-то?

Я хочу посмотреть на ляльку, а на баб Бурова мне плевать. Уже не будет так как прежде. Я не стану ревновать его к ним.

— А что такое? Боишься расстроить ее?

— Нет.

Меня подмывает сказать ему, что меня больше интересует ребенок, чем тетка не сумевшая убедить его в том, что перелет будет вреден для ребёнка.

Меньше чем через полчаса мы идём по освещённым фонарями дорожкам.

Буров держит меня за руку, толкая такую же стеклянную дверцу, как в моем бунгало; уверенно тянет меня по темным коридорам-комната, а потом чертыхается напарываясь на няньку.

— Вера, вашу ж мать! — шипит он, сжимая мою ладонь. — Что вы делаете здесь?

Поздновато я опомнилась, но лучше бы мы пришли утром. Все выглядит не очень, словно датый Буров привел такую же подшофе девицу. Что вообще-то не далеко от правды!

— Услышала шум, вышла, чтобы посмотреть кто это.

Ага-да!

Я смотрю на женщину, которая очень-очень похоже на мою первую учительницу.

Стыдливость ушла на второй план, благодаря внутреннему голосу, что напомнил, что стыдится нечего, потому что выпить и быть вдрабадан — это не одно и тоже.

— Кто может быть здесь кроме меня? — осведомляется не без недовольства Пашук. — Идите спать, пожалуйста.

— Вы к Софье? Не ходите к ней, пожалуйста! Я только-только уложила ее. Перелет плохо сказался на ней.

Мое ведьмовство подвело меня. Я оказалась не права. Женщина настроена решительно в своем нежелании пускать нас к ребенку. Становится немного неловко.

— Паш, давай утром? Отпустишь Веру, как и хотел?

Я смотрю на повернувшегося ко мне Бурова. Но периферийное зрение ещё видит женщину, которая смотрит на нас, недовольно поджимает губы, а потом резко идёт в комнату напротив той в которой горит ночник. Я не ошиблась. Этой тётке не нравится, что хозяин привел кого-то и ещё… Не слишком ли прозрачная у нее сорочка?

— Убедилась?

— Почти, — говорю я, позволив обнять себя. — Проводишь меня до дому?

Буров смотрит на меня, прижимая к себе, словно я могу вырваться и убежать. Из его то ручищ!

— Почему почти?

Я дёргаю плечом.

— Ну же, Ветрова, верни мне веру в твои силы.

Качаю головой. Не хочу. Будет выглядеть, что я ревную. На самом деле это не так.

— Проводи меня домой, — прошу я, спохватившись. — Пожалуйста.

— Может я уговорю тебя остаться у меня? Места у меня больше. Есть бассейн. Гамак с видом на океан. А ещё есть еда.

Последний аргумент заставляет меня хмыкнуть. Это для него он имеет силу, а не для меня.

— Нет.

— Тогда может возьмём с собой пару сандвичей, а потом вернёмся к тебе?

Я сдерживаю улыбку.

Ну вот кто сказал ему, что он останется у меня, а?

В прежние времена мне не надо было говорить каких-то слов, чтобы Пашка понял меня в моем молчании. Ничего не изменилось с тех пор.

— Понятно, Ветрова, — бросает Буров, выпуская меня из