– Ну хорошо! – резко бросила ему я. – Мы взрослые люди! Цинизм так цинизм! Мне сейчас плохо! Может, после секса с вами будет лучше, а это уже результат. Поехали!

Далматов согласно кивнул и подозвал официанта, чтобы расплатиться.

В машине Георгия мы ехали молча. Я жалела, что абсолютно трезва. Далматов в ресторане не пил, поскольку был за рулем, и я за компанию с ним глотала только минералку. Да, вчерашнее состояние куда больше подошло бы для лечебного соития с почти чужим мужчиной.

На крылечке «Гарды» стояла женщина с самым мученическим выражением лица. Завидев Далматова, она бросилась к нему, чуть ли не заламывая руки:

– Георгий Аркадьевич! Я вас умоляю, помогите! Зуб болит с ночи – сил нет! Я прочитала, что вы сегодня только до двух часов работали, но после вас уже совершенно невозможно довериться никому другому! Умоляю! Я заплачу по двойному тарифу!

– Что за чушь! Какой еще двойной тариф! Раз болит, сейчас все сделаем, только придется чуть-чуть подождать… Я не думал, что мне придется работать…

– Конечно-конечно, я подожду столько, сколько будет нужно, нет проблем, – зачастила женщина, бросая на меня быстрые извиняющиеся взгляды.

Усадив пациентку в кресло, стоявшее в маленьком холле, Георгий провел меня в свой кабинетик, где я уже, как вы помните, бывала. После того как наша верхняя одежда заняла место во встроенном шкафу, стоматолог нажал на стене бежевую клавишу, которую я приняла за выключатель верхнего света, и в сторону отъехала еще одна небольшая панель стены. За ней открылась дверь. Указав на нее, Далматов произнес:

– Проходите туда. Там есть еще одна комната, крошечная душевая… ну… вообще все, что надо. А я сейчас помогу пациентке. Я знаю ее зубы, так что уверен – справлюсь быстро.

Когда Георгий ушел, я открыла дверь. За ней действительно оказалась еще одна небольшая комната, главной мебелью которой была кровать, застеленная темно-бордовым покрывалом. Вот где, значит, коротает ночи уставший стоматолог, а вовсе не на куцем диванчике напротив компьютерного стола. А может, и не ночи… А может, вовсе и не усталый, а такой же бодрый, как сейчас… И не один… Эта кровать явно двуспальная и служит наверняка не для отдыха, а для тех самых сексуальных утех, ради которых ее владелец и привез меня сюда. Не насильно. Я сама на все согласилась, а потому нечего и кочевряжиться.

Я огляделась в поисках обещанной душевой. В нише напротив кровати была еще одна узкая дверца. Находящееся за ней помещение и впрямь оказалось очень маленьким. Кроме собственно душевой кабины, там была еще смешная крохотульная раковина и унитаз без сливного бачка. За последнее время сливной бачок в собственной квартире испортил мне столько крови, что отсутствию его здесь я несказанно обрадовалась. Видимо, сливное устройство было вмонтировано в стену, на которой сверкала никелем прямоугольная кнопка. Да! Неплохо нынче живут частные зубные врачи! И чего я не выучилась на стоматолога?

Пока Георгий работал, я успела принять душ и рассмотреть комнату. Она вся была выдержана в бордовых тонах различной степени насыщенности. Разнообразили общую бордовость и оживляли обстановку ярко-синие шелковые шторы, такие же подушки на кровати и напольная ваза матового стекла с изображенными на ней ирисами. Пришлось еще раз отметить, что мужчина, с которым я собираюсь улечься в эту бордово-синюю постель, является эстетом. Смогу ли я обеспечить ему эстетический секс? Уж коли секс без любви, так должен быть хотя бы красивым. А что я в этом понимаю, если у нас с моим мужчиной он давно превратился в некое дежурное, а потому весьма пресное блюдо перед сном!

Я откинула покрывало. Постельное белье было таким же синим, как подушки. Черт! Ну все продумано! Аж противно! А я ведь уступаю даже этим скользким шелковым подушкам! Я привыкла быть незаметной, утилитарной. Я отнюдь не жрица любви, а всего лишь автор женских романов! Я сто раз описывала, как женщины изменяют мужу, но никогда не делала этого сама. Проверим, насколько верными хотя бы по эмоциям были мои описания.

Впрочем, муж сам от меня отказался, когда ушел, хлопнув дверью, и не стал отзываться на мои телефонные звонки. То, что он выследил меня, уселся за столик в ресторане напротив Георгия и попытался устроить сцену, тоже не делает ему чести.

Интересно, скольких женщин помнит это ложе? Злата, наверно, тоже бывала здесь… Я ткнулась носом в подушку. Она лишь приятно пахла чистым бельем…

Когда мне показалось, что Георгия слишком долго нет, он наконец вошел в комнату в голубом врачебном костюме, с бисеринами пота на висках, словно не зуб лечил, а провел многочасовую полостную хирургическую операцию.

– Что, был такой сложный зуб? – робко спросила я, втайне надеясь, что соитие придется отменить. Если человек устал на работе, какой уж тут секс!

– Да… Удалять пришлось. Вообще-то я этого в своей стоматологии не практикую, только лечу, но женщине было уж очень плохо… температура начала подниматься… Чертов зуб пришлось пилить и тащить каждую часть отдельно… Аж взмок! Простите! Я сейчас сполоснусь, – проговорил он и скрылся в душевой, откуда тотчас послышался шум воды.

Мне сделалось не по себе. Через несколько минут начнется то, для чего я сюда явилась… А зачем оно мне? Надо отбросить не выдерживающие никакой критики самооправдания: мол, хочу узнать, каково героиням… правильно ли описала… Все чушь собачья! Меня давно разлюбил муж, и я хочу заново попробовать на вкус, какая она, любовь… Да, пусть плотская… Пусть то, что произойдет, называется не любовью, а сексом… Но этот стоматолог, который сейчас моется в душе, очень хочет иметь его именно со мной! А для мужа я всего лишь приложение к дивану. И то, что он уходил из ресторана побитой собакой, меня вовсе не разжалобило. Просто рушился его привычный мир, и он хотел вернуть все на прежние места, чтобы по-прежнему было удобно жить.

Далматов вышел из душа с обмотанным вокруг чресл банным полотенцем. У Георгия была сухая, поджарая, довольно красивая фигура. Несмотря на целующиеся друг с другом изнутри щеки, он должен здорово нравиться женщинам… Впрочем, щеки у него не так уж и целуются… Это описание я содрала у Сервантеса только лишь для красоты слога… Они у Георгия просто слегка впалые, если сравнивать, например, со щеками моего мужа…

– Ты чего-то боишься, Настенька? – спросил Далматов, подсаживаясь ко мне на кровать.

Я отметила, что он перешел на «ты», но возражать не стала. Глупо двум полуголым людям обращаться друг к другу на «вы».

– Нет, не боюсь… – тихо отозвалась я. – Я хочу запомнить этот день надолго, а потому ты уж постарайся, пожалуйста, чтобы так и случилось…

– Конечно, все будет, только как ты хочешь, – шепотом пообещал он и увлек меня на свое синее белье.

Его губы, фамильные губы Далматовых, которые казались мне слишком невыразительными, были горячими и сладкими. И не такими уж тонкими… Во всяком случае, мне вполне хватало их толщины. Я подставляла им свои, и поцелуи получались сочными и пряными. А еще губы Георгия шептали мое имя, протягивая в пространстве звук «а». Это долгое «ааааааааааа» будто образовывало над нами арку. Из следующего дивно умноженного «а» возникала новая арка, потом еще и еще одна… Мы с Георгием, переплетясь телами, находились будто под охранным куполом моего имени. Я Нааааааастенька… Мне очень хочется верить, что все сейчас происходящее сакрально важно, поскольку перевернет наши жизни. Да и может ли быть иначе, если у этого мужчины такие ласковые руки, такие манящие губы… Он такой теплый, такой родной, такой мой… хотя с утра ничто этого еще не предвещало.