— Здравствуйте, миссис Дойл, — пробормотала она, открыла холодильник и довольно долго смотрела внутрь. Казалось, она ждет, что то, чего ей хочется, вдруг само материализуется на полочке. Потом девочка захлопнула дверцу и выбежала из кухни.

Брайна пылесосила дорожку на лестнице, когда из спальни вышла миссис Штейн в красивом длинном китайском халате.

— Добрый день, миссис Дойл, — сказала она. — Как поживаете?

У Брайны ком к горлу подкатил — почему, она сама не знала. Опустив глаза, она уставилась на пылесос.

— Хорошо…

— Вы сможете зайти сегодня вечером, помочь мне принять гостей? Ничего не изменилось?

— Смогу, приду, — коротко ответила Брайна.

Миссис Штейн спустилась вниз, оставив Брайну в облаке аромата чайной розы. Брайна ни за что бы не угадала, сколько лет миссис Штейн, если бы не видела ее водительские права. Ей сорок один — они с Брайной почти ровесницы! Но миссис Штейн выглядела так молодо… У нее были волнистые каштановые волосы и светло-карие глаза. Всегда казалось, что она только что вышла из бассейна. Днем она занималась какой-то работой, запираясь в маленьком кабинете рядом с хозяйской спальней. Брайне нравилось выбрасывать мусор из ведерка для бумаг, стоявшего в этом кабинете. В ведерке всегда лежали обрывки листков бумаги с напечатанными буквами, поперек которых сиреневыми чернилами от руки были написаны слова вроде «дрянь» или «гадость». Брайна никогда не пыталась соединить обрывки друг с другом — это было бы вторжением в частную жизнь. Но ей нравилось читать слова, написанные чернилами. В них была интимная, тайная, сладкая жизнь. Когда Брайна читала романы, она почти всегда представляла героинь в образе миссис Штейн.

— Дом Штейнов. У телефона миссис Дойл.

Брайна всегда так отвечала на звонки. Она считала, что это гораздо лучше, чем «алло», ведь она здесь не жила, а «дом Штейнов» — в этом не было ничего личного.

— Нельзя ли позвать к телефону Джулианну Коэн? — с акцентом спросил мужчина.

Брайна, помолчав несколько секунд, ответила:

— Миссис Штейн не может подойти.

Она только что видела, как ее работодательница с полотенцем на плече направилась к бассейну.

— Не могли бы вы передать ей, что звонит Питер Штонштрем? Это очень важно.

— Хорошо, — холодно проговорила Брайна. — Пожалуйста, подождите.

Она вышла из дома и спустилась с холма к бассейну. Миссис Штейн плыла на спине голышом. Ее руки рассекали воду резкими и ровными движениями, груди то появлялись над водой, то исчезали.

— Миссис Штейн! — окликнула ее Брайна, стараясь держаться как можно дальше от воды.

Миссис Штейн ее не услышала.

— Миссис Штейн!

Никакого толка.

— Миссис Штейн! Миссис Штейн! Миссис Штейн!

Брайна побежала вдоль бассейна, размахивая руками. Она была похожа на громадную толстую птицу, пытающуюся взлететь.

Миссис Штейн наконец заметила ее и остановилась.

— Что случилось? — спросила она.

— Вас к телефону. Мистер… Стоунмэн. Говорит, что-то срочное.

Миссис Штейн, улыбаясь, подплыла к бортику бассейна, подтянулась и вылезла из воды. Тело у нее было красивое, крепкое и блестящее. Она была похожа на скульптуру из отполированного мрамора. Брайна взяла со скамейки желтое махровое полотенце и, потупившись, протянула ей. Миссис Штейн словно бы не замечала собственной наготы.

— Спасибо огромное, миссис Дойл, — сказала она, завернулась в полотенце и трусцой побежала к дому.

Брайна проводила ее взглядом. Она с трудом верила, что кто-то может быть настолько красив.

Когда Брайна подошла к грузовичку, Милт ждал ее уже пятнадцать минут. А когда она вошла в свою кухню, старуха одарила ее таким взглядом, словно невестка только что подожгла ковер. Часы показывали без четверти час. Обедали обычно в двенадцать тридцать. Брайна не сказала ни слова. Она вытащила из холодильника ветчину и сделала сэндвич для матери Милта. Старуха жадно набросилась на сэндвич. Все трое какое-то время молча жевали.

— Что это за ветчина? — спросил Милт.

— Копченая.

— Вкусная.

Дожевав сэндвич, Милт отправился в амбар. Старуха допила яблочный сок, встала и, как обычно после ланча, отправилась в туалет. Когда она проходила мимо, Брайна почувствовала запах мускуса. Этот запах словно прилип к старухе, хотя она вроде бы регулярно мылась. По крайней мере, полотенце в ванной после того, как она там бывала, всегда было влажное. Провожая взглядом старуху, поднимавшуюся по лестнице, Брайна почему-то ощутила неприязнь. Ее взгляд упал на красное плюшевое кресло. Она никогда не сидела в этом кресле. И дети ее в нем не сидели. Даже Милт ни разу не садился в это кресло. Кресло выглядело так надменно… Оно стояло на самом лучшем месте в кухне. Именно туда падали самые яркие солнечные лучи. Что-то в этом кресле было осуждающее. Оно словно было обязано не одобрять все, что делает Брайна, пока старуха справляет нужду. Кто-то же должен был не одобрять Брайну в отсутствие старухи.

В половине шестого Брайна начала собираться к Штейнам. Она подошла к гардеробу в своей тесной спальне. Если она работала у Штейнов по вечерам, то всегда одевалась в черное и белое. Миссис Штейн никогда об этом не просила, но Брайна считала, что так нужно. Ей захотелось надеть белую блузку, которую ее дочь Шейла привезла из Парижа, где училась. Правда, Брайна боялась запачкать блузку.

Она бережно достала блузку из ящика. Шелк заскользил по ее пальцам. Казалось, это вовсе не ткань, а прохладная жидкость. Наверное, таким было бы на ощупь облако, если к нему прикоснуться.

Брайна вспомнила, как смотрела на облака из окошка в самолете. Облака казались прочными, пушистыми и шелковистыми. Брайна летала на самолете два раза — в Париж, в гости к Шейле, и обратно. Она упаковала все вещи за две недели до отъезда. Они с Милтом даже заранее съездили в аэропорт, чтобы убедиться, что знают дорогу. Но, когда они прилетели в Париж, Милт три дня молчал. Только сидел, глядя на кофе и круассаны или в окно. А на четвертый день он сказал: «Я хочу домой». Они планировали пробыть в Париже две недели.

Шейла была одного роста с Брайной, но кости у нее были тонкие, как у птички. Глаза зеленые, а пальцы длинные, как у брата. Натаниэль был темноволосым и серьезным. Он работал репортером в «Бостон Глоуб». Когда дети Дойлов приезжали домой, они выглядели инопланетянами. Брайна стояла в крошечной кухоньке и улыбалась им, а они улыбались ей, и все поражались тому, какое огромное, просто космическое расстояние отделяет эти мгновения неловкой доброты от тех, не таких уж давних дней, когда они были одной семьей: у детей были обязанности по дому, их наказывали и хвалили… Натаниэль был похож на отца, а Шейла — на мать. Потом, в один прекрасный день, они уехали, и домой приезжали инопланетяне, одетые в шелка и твид.