если считать, что человека в тридцать девять лет можно отнести к этой категории возраста.

В отличие от многих других судей, он не шел по головам других, не подставлял коллег, и вообще старался отправлять правосудие справедливо. Всего добивался своими мозгами, старанием и работоспособностью. А этого у него было не занимать.

Но действовавшая в те годы судебная система (о нынешней я стараюсь не говорить), когда главенствовал обвинительный уклон, не способствовала рассмотрению уголовных дел объективно с учетом мнения второй стороны процесса, а именно защиты и потерпевших. И, если выносились оправдательные приговоры (к слову сказать, не мало, по крайней мере, гораздо больше, чем сейчас, что является парадоксом, так парадоксом), то это было кому — очень уж нужно, либо нарушения суда первой инстанции, а перед этим следствия и прокуратуры, были настолько вопиющими, что делать было нечего, как оправдывать обвиняемого.

В этой связи можно было вспомнить не очень — то и далекое прошлое, когда во главу угла в определении виновности человека или его невиновности ставилось признание самого виновного в совершении преступления. Как говорилось в те годы с высоких государственных трибун, «признание — царица доказательств». Теперь мы прекрасно знаем, каким образом получались эти «чистосердечные показания». Начиная со знаменитых и одновременно страшных Крестовых походов представителей (культурной, как считали себя европейцы тогда и сейчас) Западной Европы против мусульман в 11 веке, Святой Инквизиции в 12 веке нашей эры, и заканчивая сталинскими НКВД и знаменитые и проклятые «тройки» уже в 20- 50-е годы 20 века.

Сейчас прямо — таки в чистом виде такого нет. Но отголоски старого слышны до сих пор. Периодически то здесь, то там вскрываются факты пыток людей с целью получения нужных показаний, «чистосердечных» признаний в том, что конкретный человек и не собирался совершать.

***

Представитель районной прокуратуры помощник прокурора Лойко Федор Васильевич, а в процессе он — государственный обвинитель, также был новой фигурой в новом судебном процессе.

Не сказать, что он очень уж выделялся на фоне других помощников районного прокурора, поддерживающих обвинение по уголовным делам. Но с учетом своего предыдущего опыта работы следователем, как в советской еще милиции, так и в прокуратуре теперешней, он старался вникать в суть каждого дела.

Из-за своей принципиальности, или как некоторые говорили, упартасці (это белорусское слово означает несговорчивость, стремление делать что — либо по — своему, наперекор кому — либо), он стал помощником прокурора. Иногда спорил не только с представителями следствия, но и своим непосредственным начальство — прокурором. А какому начальнику понравится такой работник, который имеет свое мнение, отличное от мнения этого самого начальства. Поэтому он не ходил в любимчиках прокурора.

Следователи хоть и побаивались его, как представителя «надзирающего ока» — прокуратуры, но «смотрели в рот» (есть такое выражение) своему начальству. При этом, видимо, действовал принцип — своя рубашка ближе к телу. То есть, свое руководство ближе к ним. Поэтому и не всегда соглашались с Лойко.

***

— Ты знаешь, занимательное событие произошло в самом начале процесса, — отвлекся от непосредственного рассказа Адам Александрович. — Судьи расселись по своим местам за длинным, неуклюжим каким-то старорежимным столом, который был гораздо большего по размера, чем это требовалось. Председательствующий Скобцев объявил, какое уголовное дело будет рассматриваться в открытом судебном заседании, а также состав суда. А потом он произнес фразу, которую я буду помнить всю оставшуюся жизнь. Если не ошибаюсь, никто из его соратников по судейскому ремеслу не говорил такого.

— Не томи, дружище. Говори уже, что тебя так поразило в словах судьи?

— Он сказал дословно так: «Мы будем рассматривать уголовное дело, в котором, надеюсь, поставим, наконец, большую жирную точку!».

— И что же такого тебя удивило в этих словах судьи? Кстати, я не знаком с ним. Он перевелся в наш город уже после того, как я ушел на пенсию. Но слышал от сына, что он — принципиальный, честный, но жесткий судья. У него в процессе не забалуешь. И, что интересно, в отличие от большинства судей, он ничего не записывает в ходе процесса. Отсюда можно сделать только один вывод, что у него отличная память на лица, документы и события. А это, согласись со мной, дружище, не маловажно для ровного и правильного ведения процесса.

— Согласен. А фразу этого самого Скобцева я понимаю так, что он собирался разобраться в деле до такой степени, что после него никакому ни областному, ни Верховному суду, в случае подачи жалобы или протеста, не останется ничего, кроме, как согласиться с ним.

— И опять я не понял. Разве не должны так же действовать все судьи наших судов?

— Так — то оно так. Да не так. Конечно, я уверен, что все судьи, приступающие к рассмотрению уголовного дела, считают, что они разберутся по закону и вынесут вердикт, который ни один вышестоящий суд не отменит. Но в конце нашего повествования мы вернемся к этой его фразе. Обязательно вернемся. И ты убедишься, что все люди могут ошибаться. Даже такой служака, как Скобцев.

— Все интригуешь? Не хочешь говорить, не надо. Но потом ты же все разъяснишь четко и так, чтобы я понял.

— Договорились. Но лучше слушай, что происходило дальше.

***

В самом начале процесс шел, как по накатанной дороге. Ведь он фактически повторял первый. Если не считать того, что Скобцев и Лойко въедливо допрашивали всех, начиная с обвиняемого, и заканчивая свидетелями.

Особенно подробно они расспрашивали потерпевших. Вначале Жукову Екатерину, а затем и ее дочь в присутствии, естественно, матери.

Надо сказать, что хоть не с большой охотой, но Жуковы повторили свои показания, которые давали во время предварительного расследования, а затем в суде, первом, конечно же.

И опять удивили всех опознанием Петровича по глазам. Но все равно стояли на своем, как оловянные солдатики на строевом плацу.

Через некоторое время у Лойко с подачи защитника возникли некоторые сомнения по поводу того, имел ли обвиняемый фактическую возможность совершить преступление за тот отрезок времени между окончанием копки картошки в деревне, и появлением дома после того, как отвез домой Светлану и поставил автомашину в гараж.

Точно, конечно же, до секунд и даже минут, никто, ни сам обвиняемый, ни его родители, Светлана или жители деревни, не смогли помочь определить время отсутствия Петровича.

А ведь об этом же говорила и следователю и суду адвокат Суворова. Но тогда никто не хотел даже слушать, а не то, что проверить это очень важное обстоятельство с секундомером.

Теперь же перед Лойко возникла та же проблема.

Поэтому в