по памяти: «Знай же, о недостойный юнец, что я один из джиннов, ослушавшихся Сулеймана ибн Дауда! И Сулейман прислал своего визиря Асафа ибн Барахию, и тот привёл меня насильно, ведя меня в унижении, против моей воли. Он поставил меня перед Сулейманом, и Сулейман, увидев меня, призвал против меня на помощь Аллаха и предложил мне принять его веру и войти под его власть, но я отказался. И тогда он велел принести этот кувшин и заточил меня в нём…» Так, если помните…

– Лучше не «выкать». Мы ведь с тобой вроде как ровесники. Во всяком случае, годами не слишком различаемся.

– Ты какого года? – уточнил Лежава, явно довольный доступностью и простотой великого, как его проинформировали, советского учёного.

– Одиннадцатого.

– А я – двенадцатого. Тридцатка в январе стукнет.

– Не беда. У меня юбилей ещё раньше – в августе.

– То есть разница между датами нашего появления на свет – всего пять месяцев? – удивлённо вырвалось из уст гиганта, не поверившего, что его собеседник мог достичь таких научных высот в столь раннем возрасте. – Это же ничтожно мало…

– Согласен! – по-свойски подмигнул ему Ярослав, намекая на более доверительные отношения в недалёком будущем. – Извини, что прервал. Можешь продолжать.

– Высказывание, которое я привёл выше, принадлежит брату Гассана Абдурахмана ибн Хоттаба – Омару Юсуфу. Если помнишь, их заточили в разные сосуды (медный и глиняный) – и бросили один в море, а другой – в реку. Здесь налицо – откровенно антинаучные измышления. Как один из этих сосудов оказался в Москва-реке? Может, ты сможешь объяснить такой катаклизм?

– Ничего объяснять не надо, – не стал вдаваться в длительные размышления профессор. – Каждый художник имеет право на небольшой художественный вымысел. Главное – не переборщить.

– Это ты так считаешь? – исподлобья покосился Автандил.

– А моё личное мнение для тебя недостаточно авторитетно? – пытаясь придать своему голосу немного обиды, на которую он априори не был способен, поинтересовался Плечов.

– Достаточно, – твёрдо заверил Лежава.

– Всё. Руководствуйся – пока бесплатно.

– Понял. У вас… У тебя есть какие-то планы на мою скромную персону?

– Пока нет.

– Тогда пойду умоюсь с дороги. Не подскажешь, где можно это сделать?

– Здесь колодец почти у каждого дома. Хочешь – у Капитоновны, хочешь – у батюшки.

– А ты где остановился, профессор?

– А то не знаешь? В том доме, откуда вышел нарком.

– Значит, и я иду туда же.

– Договорились!

27

Укладываясь спать, Ярослав вдруг вспомнил о своей временно увядшей приверженности к спорту и физкультуре и заблаговременно накрутил внутренний будильник на пять утра.

Но подъём пришлось сыграть даже раньше запланированного срока.

Виной тому – странный, монотонный гул, начавший доноситься откуда-то сверху ещё за несколько минут до того, как кукушка в часах Любови Капитоновны прокричала четыре раза.

Плечов, не одеваясь, выскочил на улицу.

Следом, с буквально секундной задержкой, из дома выпорхнул Лежава. Без него теперь никак!

А со стороны костёла им навстречу уже неслось чуть ли не все отделение несвижских чекистов.

Один, второй, третий…

Хм… Кажется, их было немного больше…

– Мужики, что это? – поравнявшись с профессором и его «опекуном», спросил один из них, по всей видимости начальник, красноречиво указывая пальцем в небо.

– Боюсь, что это война… – выдавил из себя Плечов.

Глава 3. Вторжение

Первые дни войны стали катастрофическими для красных войск, сосредоточенных в Белоруссии, как, впрочем, и на других направлениях, казалось бы, «неуязвимой» обороны Страны Советов.

Да, ещё долго оказывали отчаянное сопротивление агрессору оставшиеся в глубоком тылу славные защитники Брестской крепости (честь им и хвала!), но в целом-то, в целом «бить врага малой кровью на его же территории», как планировали ранее наши военные стратеги, почему-то не получилось.

Более того, РККА не смогла не только остановить, но и даже надолго задержать продвижение фашистов в глубь Союза Советских Социалистических Республик.

Особенно несладко пришлось войскам первого эшелона обороны, сконцентрированным на Белостокском выступе[37].

Однако… Обо всём по порядку.

В первый день войны 4-я группа вермахта под командованием генерал-полковника Эриха Гёпнера (в некоторых современных источниках почему-то Гоппнера) прорвала фронт 3-й армии из состава Западного фронта, оперативно сформированного на базе Западного ОВО (Особого военного округа), и в образовавшийся прорыв устремились воины 38-го корпуса его тёзки – Манштейна, которому в недалёком будущем было суждено стать генерал-фельдмаршалом.

Уже ближе к вечеру три противостоящие им дивизии Красной армии были рассеяны, а пять других понесли колоссальные потери – до 70 процентов личного состава.

В те же дни в районе Пружаны – Кобрин[38] противник практически полностью уничтожил 14-й механизированный корпус из состава 4-й армии РККА. При этом погибло около 14 тысяч советских солдат, а его комкор – генерал-майор Степан Ильич Оборин – был ранен (по одним данным – тяжело; по другим – легко) и эвакуирован в Москву. После чего благополучно расстрелян приблизительно в одно время вместе с прямым своим начальником командующим всем Западным фронтом генералом армии Дмитрием Григорьевичем Павловым.

Тот ещё в 1937 году получил высшую награду государства рабочих и крестьян – звание Героя Советского Союза – за умелые боевые действия в Испании, где советского военачальника знали под псевдонимом «генерал Пабло», но и это не спасло его от печальной участи.

Хотя Павлов уже на второй день войны спешно организовал дерзкое контрнаступление, однако оно ни к чему хорошему не привело – лишь к огромным потерям в живой силе и технике.

В течение 23 и 24 июня враг разгромил 6-й и 11-й мехкорпуса. Советское командование предприняло несколько попыток задержать наступление немцев в районе Полоцк – Витебск[39], однако все они оказались безуспешными.

25 июня 1941 года к северо-востоку от Слонима[40] танки Гудериана и Гота завершили окружение советских частей, которые отходили от Белостока.

26 июня немцы захватили Барановичи[41], а 27-го разбили несколько частей Западного фронта в районе Новогрудка[42]. При этом личный состав одиннадцати дивизий 3-й и 10-й армий РККА был почти полностью истреблён беспощадным и жестоким врагом.

Несвиж фашисты захватили 26 июня 1941 года[43].

В тот же день немецкие механизированные части подошли к Минску. Войска 13-й армии РККА под командованием генерал-лейтенанта Петра Михайловича Филатова смогли удерживать рубежи только в течении двух суток. Особенно героически в районе Острошицкого Городка[44] сражались воины «сотки» – 100-й стрелковой дивизии генерал-майора Ивана Никитича Руссиянова. И всё же к вечеру 28 июня столица советской Белоруссии пала…

* * *

Но покамест на календаре только