Пошли спецвыпуски «Новостей», отклики глав правительств других стран. Но основное — это обсуждение, как смерть одного человека может повлиять на раскладку сил в мире.

Спустя два дня после сообщения о смерти Саммерфилда президент уже пересекал Атлантику на воздушном судне Номер Один. Он летел на похороны. Торп был в числе сопровождающих.

Репортер такого ранга всегда должен быть рядом с президентом, во всяком случае, так близко, насколько это позволено. Потом он поделится информацией с другими, не столь знаменитыми персонами из самолета прессы.

У Торпа была своя команда, которую он набрал из разных телекомпаний. Операторы, осветители, техники сидели вместе со своим оборудованием в хвостовой части самолета.

За спиной Торпа члены его команды втихомолку играли в покер. Даже бранились шепотом. Обычно он присоединялся к ним, чтобы скоротать время. Но сейчас ему надо было о многом подумать и многое успеть уже во время полета: собрать воедино кое-какие куски информации, наметить главные, интересующие его пункты, набросать вчерне план действий в день похорон. Потом, в Лондоне, ему будет некогда. Тогда придет время наблюдать за тем, кто, как, на что реагирует, ждать подходящей цитаты. Вот это желание быть в центре событий, улавливать минутное, делать собственные репортажи и было главной причиной того, что он отказался от начальственной должности в Нью-Йорке.

Торп надеялся вытянуть у пресс-секретаря какие-нибудь обрывочные сведения и, пустив в ход собственные таланты наблюдения и обобщения, не только обеспечить материалом собственные репортажи, но и подкормить информацией коллег.

Хотя его миссия была настоящей синекурой, он почти желал, чтобы она досталась Карлайлу или Диксону, корреспондентам соперничающей телекомпании. Ведь он летел на воздушном судне Номер Один, а Ливи — на самолете прессы.

Последние несколько дней она старалась держаться на расстоянии. Торп предоставил ей эту возможность. Да у него практически и не было выбора — он работал над тем, что должно было стать Главным репортажем. Но именно работа сводила их снова и снова, с методичным упорством.

Ливи была очень сдержанна. Она ничем не напоминала ему женщину, которая с аппетитом поглощала хот-доги и бурно радовалась, что мяч попал в «дом». Легкость, с которой она отдалила его от себя, он переживал болезненнее, чем хотел себе в том признаться. Даже себе. Нетерпение вообще опасная черта. Он знал это, но, что скрывать, его нетерпение все возрастало.

«Нет, Ливи, несомненно, ко мне неравнодушна», — думал он, хмуро глядя в окошко самолета. От встречного ветра самолет слабо подрагивал. Торп достал сигарету. Не имеет значения, что она говорит и как себя ведет, это не может изменить того, какая она была тогда. Как ее тело откликалось на его ласки. Страстно, мгновенно. Это был голод, неутоляемый годами. Как бы она ни противилась этому, голод брал верх, когда он, Торп, ее обнимал. И пока этого достаточно. Пока.

— Три короля! — И затем Торп услышал сзади: — Эй, Ти Си, давай подсаживайся, пока этот парень не ободрал нас как липку.

Торп уже хотел было согласиться, но заметил, что президент направился в свой кабинет с пресс-атташе и спич-райтером.

— Потом, — сказал Торп рассеянно и встал.

«Когда же я в последний раз была в Англии?» — вдруг подумала Ливи. И обратилась мыслями к прошлому. В то лето ей исполнилось шестнадцать. Она путешествовала с родителями и сестрой. Летели в первом классе. Ей разрешили попробовать икру, а Мелинде дали шампанского. Поездка была подарком к восемнадцатилетию Мелинды. Ливи вспомнила, как сестра без умолку болтала о званых вечерах, балах, чаепитиях и театрах, которые она сможет теперь свободно посещать. Бесконечно обсуждались подходящие к случаю туалеты. Отец в конце концов отгородился от них журналом «Уолл-стрит» и погрузился в чтение. Ливи скучала отчаянно. Икра, а также опрометчивый глоток шампанского из бокала сестры взбунтовались в желудке. Воздушные ямы оказались весьма коварны и довершили дело. Ее затошнило. Сестра с отвращением отвернулась, мать была очень недовольна, а отец потерял всякое терпение. Все остальное время полета о ней заботилась стюардесса.

Двенадцать лет прошло — и Ливи вздохнула. Многое, разумеется, было сейчас не то и не так. Ни шампанским, ни икрой не угощали. В самолете прессы было полно народу и стоял несмолкаемый шум. Играли в карты, но совсем по-другому, чем команда Торпа. Репортеры всех вашингтонских студий слонялись по проходам, спорили, заключали пари. Некоторые спали. У каждого был свой способ развеять скуку длинного перелета. В воздухе витало предвкушение настоящего дела. Все думали о своем вкладе в Главный репортаж.

Ливи набрасывала заметки в блокнот, обрисовывала портрет премьера. Это был сдержанный, немногословный, начитанный член партии консерваторов. Его нельзя было ни подкупить, ни запугать, ни сбить с толку хитроумными дипломатическими маневрами. Ливи отметила несколько его политических триумфов, больших и малых.

Надо сказать, Ливи потребовалась хорошая подготовка, чтобы убедить Карла послать в Лондон именно ее. Карл прежде всего сообщил ей, что она, по его мнению, сильна именно в вашингтонской политике. Это препятствие она преодолела, хотя и не без труда. Ливи потребовался час спокойного, рассудительного разговора и еще час — ожесточенного спора, чтобы заставить Карла изменить намерение.

Торп стал вторым препятствием, и гораздо более существенным. И, раздумывая об этом сейчас, Ливи чересчур сильно нажала на карандаш и сломала грифель.

Торп тоже летел в Англию. Хотя скорее «тоже» летела она. Торп был президентским репортером. Вашингтонские «Новости мира» вполне могли бы попользоваться его информацией вместо того, чтобы выжимать из собственного бюджета средства и посылать своего репортера вместе с командой. Ливи добилась поездки и теперь не знала, смеяться ей или плакать. Торп! Что бы она ни делала, куда бы ни ездила, он всегда оказывался рядом и усложнял ее положение.

Она не могла перестать думать о нем. В течение дня, до отказа наполненного делами, он неожиданно возникал собственной персоной. И она вспоминала, как они танцевали в английском посольстве, целовались на террасе, весело смеялись на балу. Ночью же, когда она оказывалась одна, он неумолимо проникал в ее мысли и завладевал ими полностью. Может быть, он заразил ее своим безумием. Ей казалось, что он наяву стоит у ее кровати и смеется, и иронически вздергивает бровь… Она вспоминала его жесткие, властные руки. И что гораздо хуже, иногда она буквально чувствовала, как его губы ищут ее рот. Ее немедленно охватывало желание, возникавшее непонятно как, неожиданное и жгучее. Она плохо спала, терзаясь этими видениями и фантазиями. Душевное спокойствие ее было нарушено. И все из-за этого Торпа!

«Нет у него никакого права так меня волновать», — сердито думала Ливи, роясь в сумочке в поисках другого карандаша. И еще это глупейшее пари. Ливи бессильно вздохнула и закрыла глаза. Как же это она позволила ему беспокоить ее подобными смешными выходками?

Брак! Неужели он действительно всерьез может думать, будто она захочет выйти замуж? Причем именно за него? Он вальсирует с женщиной, которая едва выносит его присутствие. Это ему великолепно известно, и хоть бы что. Как он мог заявить вслух о своем намерении жениться на ней? Нет, он не умен — и Ливи пожала плечами, закусив нижнюю губу. Или же очень проницателен. Ливи неохотно признала, что Ти Си Торп относится ко второй категории.