Рено засомневался:

– Думаешь, после того как мы здесь побили столько его воинов, местный кесарь даст нам флот?

Тимофей Михайлович ковал железо, пока горячо:

– Я знаком с главой флота. Для басилевса потеря сотни наемников – не велика беда. Он согласится.

Предводитель крестоносцев Туля покачал головой:

– Не знаю, не знаю. Не верю я теперь местному императору. Обманет!

Рыцарь, почувствовав слабину во фразах неуступчивого германца, наседал:

– Заложниками станут матросы, да и сами корабли дорого стоят. Войска Готфрида и Боэмунда велики, для них у басилевса не хватит кораблей, а для вашего воинства будет в самый раз! Пока они пойдут пешком, ты свалишься на турецких эмиров и один освободишь Гроб Господа нашего! Решайся!

Искушение было слишком велико, даже будь на месте Рено кто-нибудь из более именитых графов. За прошедший день этого уроженца немецких земель пугали, пытались уничтожить. Но теперь ему же давали шанс, который легко мог вывести безвестного паломника в лидеры похода.

– А они точно доставят меня к Иерусалиму?

Тимофей Михайлович кивнул головой:

– Они довезут тебя на расстояние одного-двух дневных переходов.

Немец улыбнулся:

– Нет уж! Высаживаться я буду только тогда, когда увижу Святой град! – Он спохватился: – И подписывать оммаж[39]басилевсу не буду!

Горовой, не веря своей удаче, не меняя выражения лица, кивнул головой:

– Это и не понадобится.

…До утра немецкие паломники грузились на корабли. Десятки груженых триер, диер и дромонов еле вместили пятнадцатитысячное войско, обоз и лошадей. К утру берег опустел.

Весь день оставшиеся в заключении «полочане» гадали о своей участи. То, что на переговоры поехал не блещущий ораторскими способностями казак, делало перспективы туманными и расплывчатыми, тем более что вернувшийся в камеру Сомохов точно описал им предложенный византийцами вариант развития событий. Теперь вся надежда была на возросший авторитет рыцаря папского легата и вменяемость неизвестного немецкого графа.[40]

К вечеру болтливый охранник принес благую весть: флот кесаря беспрепятственно причалил к лагерю «кельтов» и вроде началась погрузка воинства. Значит ли это, что миссия Горового увенчалась успехом?

Этот вопрос задавали себе и Костя, и Улугбек Карлович, готовясь ко сну в тесной камере, полной вшей и оборванцев. Захар не утруждал себя размышлениями. Красноармеец сразу заявил, что Тимофей любого из этих мелких поганцев-эксплуататоров заткнет за пояс. А уж ежели кто что и вякнет, так это будет для него в последний раз. Сибиряк-оруженосец был абсолютно уверен в незаурядных способностях старшего товарища, к тому же собственного сеньора.

Но вроде все складывалось удачно. Тот же стражник сообщил чуть позже, что «кельты» решили сдать лагерь и повиниться перед самодержцем. По его же словам, уже известно совершенно точно, что все войско Рауля, так теперь называли немецкого военачальника, уходит к утру из окрестностей столицы.

– Слышь, археолог? – Малышеву не спалось.

Улугбек Карлович заворочался и нехотя повернулся к бодрствующему товарищу:

– Что случилось, Константин Павлович?

Костя почесал подбородок, поерзал на ложе. Местные азиатские клопы и вши отличались от своих итальянских собратьев – заснуть было очень проблематично.

– Я вот все думаю: на кой нам этот поход сдался?! Вроде все в порядке – жена появилась, дело процветает… – Он спохватился: – Это я о себе, конечно, но и ты ведь… Гляди: всю жизнь в земле ковыряешься, чтобы меч какой ржавый откопать. А тут запросто с хозяином меча самого поговорить можешь! Мечта, мать ее!

Костя придвинулся поближе к археологу.

– Тимофей всю жизнь служил, а выше подъесаула не пошел – а тут в представители легата выбился. Считай, адъютант маршала какого. Захар, опять же…

Улугбек перебил сумбурный монолог бывшего фотографа:

– Сколько раз на вас покушались за прошлый год?

Костя смутился:

– Ну, два раза…

Сомохов резюмировал:

– Раз на меня, три раза на Горового и еще раз пытались зарезать Захара – это не может быть случайностью, Костя. Мы серьезно стоим у кого-то поперек горла. И этот кто-то не гнушается самыми грязными средствами.

Малышев неуверенно протянул:

– Но ведь пронесло?

Улугбек Карлович поскреб отросшую щетину и устало возразил:

– Пронесло раз, даже два раза, а потом?! Иногда мне кажется, что нас хранит само провидение для какой-то своей важной цели. Я не верю в слепую удачу. За нами идет охота, и приз на ней – ваша и моя головы, Костя. А с волками жить… так лучше уж без волков! – Он помолчал, но, увидев осунувшееся лицо собеседника, смягчил тон и спросил участливо: – Случилось что-то?

Костя отмахнулся:

– Да так… По жене взгрустнулось, по дому… Идем куда-то, в свое время прорываемся… А там что? – Он повел руками вокруг. – У меня квартирка, да и то не моя, а так… съемная, по метражу меньше этой камеры будет. Родителей не видел. Жалко, конечно, но ведь… Э-э-э, да ладно… – Он вздохнул. – А здесь… ну, не здесь, а в Италии, где Сашка, там только терраса раза в два больше. Хозяйство, опять же.

Улугбек потрепал по плечу приунывшего соратника:

– Не хочешь в свое время возвращаться – никто насильно не погонит. – Ученый перевел взгляд на запертую дверь каземата. – Но с врагом нам придется разобраться самим. Судьба и удача – переменчивые богини. Могут и предать. Если не уничтожим этих сектантов, то когда-нибудь они уничтожат нас. Так что пока мы всегда на войне, господин Малышев.

Костя обреченно кивнул головой.

…Ночью их связали и обезоружили. Отобрали не только огнестрельное оружие – с них сорвали ремни, кресты, посрезали пуговицы, сняли сапоги и прощупали все швы и подкладку верхней одежды. Работали не рядовые вегилы, а здоровенные жлобы из тайного сыска Империи, командовал которыми суровый аскетичный монах. За процессом следил архонт, сидящий чуть в стороне, рослый и красивый лицом. Он явно был главным среди всей этой публики, но старался не выделяться и держался подальше от света.

– За что? Что случилось? – крикнул Костя, но его вопрос проигнорировали.

Незнакомый чиновник зачитал им постановление суда о том, что «именем порфирородного самодержца и кесаря, новелиссима и прочая… Алексея Комнина» они признаны виновными в смерти граждан Константинополя Василия Зарубиса по прозвищу Свиной Бок и Давида Теолакиса по прозвищу Протоим. Наказанием им было назначено последовательное отрубание ног, рук и головы. Приговор будет приведен в исполнение сегодня в полдень.