Зубов достал бинокль и стал рассматривать дальние склоны, по которым прошла лавина.

– Во-овка! – неожиданно воскликнул он каким-то странным голосом, не опуская бинокля. – Твою ж в душу мать!

– Ты что? – непонимающе спросил Романов, переводя взгляд с Зубова на следы лавины и обратно.

– Там что-то есть, – обреченно ответил Зубов. – Только бы не вертолет.

– Дай посмотреть, – дернул напарника за рукав Романов.

Он схватил протянутый бинокль и навел его на дальний склон.

– Вон туда смотри, – стал советовать Зубов, – где самый край языка. Видишь зубцы, как будто стена замка? Смотри правее и ниже. Видишь?

– Что-то торчит из снега, – ответил Романов, – правда, похоже на куски обшивки. Снег слепит.

– Давай ноги в руки, и погнали туда, – со злостью сказал Зубов. – Неужели угробились? Мать вашу, помощнички хреновы!

Десантники быстрым шагом, насколько позволяла местность, двинулись в сторону предполагаемой катастрофы. Романов сосредоточенно молчал, внимательно осматривая путь впереди, выбирая более удобную дорогу. Зубов ворчал за его спиной, понося на чем свет стоит кабинетных начальников с их дебильными выходками.

Скоро десантникам пришлось спуститься в небольшую долину, где было мало камней и почти совсем не было снега. Здесь можно было увеличить скорость, и офицеры перешли на походную рысь. Через час они передохнули и полезли по камням вверх. Это был последний склон, отделявший их от места, где сошла лавина.

Наконец уставшие и мокрые от пота спецы ступили на рыхлый снег сошедшей лавины. Шли осторожно, часто проваливаясь по колено в серо-белое месиво. В ста метрах впереди были ясно видны искореженные дюралевые листы. Зубов уже не ругался, а только сердито сопел за спиной напарника. Романов шел и думал, что, может быть, ничего страшного не произошло? Может быть, это еще и не российский вертолет? Мог и местный аппарат заблудиться во время пурги и рухнуть на склон. Но впереди офицеров ждал неприятный сюрприз.

Идти по рыхлому снегу было тяжело. Десантники спустились ниже, намереваясь обойти снеговой язык и быстрее выйти к интересующему их месту. Когда они были уже почти на месте, стали хорошо видны заклепки на металле. На одном куске виднелась белая цифра «два». Не оставалось никаких сомнений, что это действительно обломки вертолета. Вот только своего или чужого?

Десантники ступили на снег и тут же остановились как вкопанные. На снегу виднелись свежие глубокие человеческие следы. Два человека поднялись по заваленному снегом склону, потом вернулись назад, что-то волоча за собой. Опытный взгляд сразу же определил, что волокли человеческое тело. Десантники, проваливаясь и падая, бросились вверх. Перед их взором предстала безрадостная картина. Из-под снега торчала смятая и развороченная кабина вертолета. Точнее, того, что от нее осталось. Сплющенная носовая часть раздробила тело пристегнутого пилота. Тело второго пилота отсутствовало вместе с креслом, выдранным с корнем какой-то чудовищной силой. Судя по всему, вертолет рухнул на склон уже после того, как прошла основная масса снега, или его протащило краем и просто изодрало о скалы. Точно сказать было трудно. Сам факт, что останки машины торчали из-под снега, а не были погребены под многометровой толщей, был уже невероятен. Но кого тащили неизвестные люди вниз по снегу? Неужели кто-то мог выжить в этой жуткой природной мясорубке? В том, что вертолет свой, сомнений, конечно, уже не было.

– Похоронить бы летуна, – задумчиво сказал Романов.

– Без «болгарки» нам его не вытащить, – покачал головой Зубов, – видишь, как его металлом вдавило.

Сняв с головы камуфляжные кепи, десантники постояли над телом. Отсоединив магазины, они передернули затворы своих автоматов и подняли стволы вверх. В тишине звонко щелкнули бойки последним салютом погибшим летчикам. Спецназовцам уже приходилось хоронить своих товарищей вдали от дома. И очень часто, как вот и сейчас, последнюю военную почесть приходилось отдавать не залпом в воздух. Стрелять нельзя, этим можно поставить под угрозу живых.

– Пойдем дорогу посмотрим, – предложил Зубов, снова заряжая свой автомат.

Еле заметная грунтовая дорога проходила вдоль скал метрах в сорока. Тело тащили наверняка к машине, которую оставили на дороге. Зубов не предполагал, что найдет что-то ценное. Это была привычка собирать всю возможную информацию. Очень часто ценность на первый взгляд маловажных мелочей проявлялась лишь спустя какое-то время. Сказать сразу, что важно, а что нет, в работе разведывательно-диверсионной группы очень трудно.

Десантники сразу же разошлись в стороны, двигаясь в направлении дороги, чтобы охватить большую часть местности при осмотре. Зубов, шедший немного впереди, вдруг присел на корточки и стал что-то рассматривать на земле.

– Иди сюда, – позвал он Романова, – посмотри.

– Следы колес? – спросил напарник, присаживаясь рядом. – Значит, съезжали с дороги, чтобы ближе было нести тело.

– До боли знакомые отпечатки, – с иронией заметил Зубов, – это ведь «уазик».

– Чего удивляться, – пожал плечами Романов, – половина страны ездит на нашей технике. Вспомни, какие сюда были поставки.

– Ладно, пора докладывать командиру и возвращаться, – проговорил Зубов, поднимаясь на ноги. – Здесь мы больше ничего не выясним. Знать бы еще, кого увезли и живого ли.

– Доложим, наши разберутся, – убежденно заявил Романов. – Подключат разведку, свяжутся с командованием международного контингента здесь. Найдут.

Доктор Бернетт вошла в палату своего загадочного пациента. Мужчина спал. Красивое волевое лицо было еще бледно. Глубокие ссадины активно заживали. Процессы регенерации, подстегнутые медикаментозно, шли успешно и с потрясающей скоростью. Физические данные у этого человека были просто исключительные. Особенно Кэролайн поражало сердце, которое никак не хотело останавливаться. Оно качало и качало кровь, питая кислородом мозг и другие жизненно важные органы. Были моменты, когда сердце просто не могло работать, – но оно работало, упрямо и настойчиво.

Метод использования отдельных клеток как контейнеров для доставки лекарства в конкретную точку любого органа давал фантастические результаты. Правда, перед этим приходилось выполнять очень кропотливую работу, и необходимо было специальное оборудование из области нанотехнологий. Но здесь это все было, не хватало только специалистов, которые на этом оборудовании могли бы работать. Для того чтобы найти в растворе отдельную клетку, осторожно лазером проделать отверстие в мембране ядра, откуда под воздействием внутриклеточного давления выйдет содержимое, нужен серьезный опыт. Потом в ядро вводится лекарство. И так несколько раз. Эти клетки используются как контейнеры для доставки лекарства в нужный орган. Через некоторое время клетка растворяется, и содержимое ядра начинает свою работу в нужной точке.

Этот суперсовременный метод в сочетании с мощными регенерационными способностями организма лежавшего перед ней мужчиной творил чудеса. Еще день или два – и его можно приводить в сознание, делать попытки вставать, двигаться. Тогда все позитивные процессы пойдут быстрее. Бернетт понимала, что этот человек и все, кто находился в палатах «клиники», являются «подопытными кроликами», на которых проводят эксперименты. Но для чего такая секретность, почему не проводить реальные и официальные клинические испытания метода? «Просто я еще не все знаю», – догадывалась Кэролайн. Эта часть деятельности Хальмейера не единственная. За этим что-то еще стоит.