сторону кабины машиниста, чтобы пообщаться с единственным человеком в этом поезде, способным успокоить меня трезвостью своих слов и действий.

Стоило мне опуститься на место рядом с креслом машиниста, в котором сейчас сидит Брайан, как он сразу же начал говорить:

– Мы преодолели уже почти половину пути до Праги. Следующая остановка через пятнадцать минут. Будем надеяться на то, что Бенджамин действительно заблокировал дверь, в противном случае…

– Думаешь, дверь может открыться? – я говорю хладнокровным тоном, но моё сердце колотится достаточно громко, чтобы я могла понимать, что на самом деле я лицемерю в своём спокойствии.

– Всё может быть, – качнув головой, он вдруг встречается со мной странным взглядом. – Поэтому, Адриана…

– Да?

– Мы запрёмся.

– Что?

– Ты и я запрёмся в кабине машиниста в случае, если дверь откроется…

Я не поверила своим ушам:

– Но как же остальные? В поезде есть беременная женщина и дети…

– Если люксы проникнут в поезд, запасы кислорода будут ограничены одной лишь кабиной машиниста. И я уже не говорю о еде и воде, которые мы должны занести сюда до того, как будет слишком поздно. Возьмешь сюда детей – придется взять и их отца. Возьмешь беременную – рискуешь принимать внеплановые роды. Каждый лишний организм в стенах этой комнаты – минус кислород, минус запасы продовольствия, минус твои шансы на выживание. Знаю, это звучит ужасно, но это правда.

– Не понимаю…

– Адриана, это новая реальность.

– Я не про это. Я про то, почему ты с таким трезвым осознанием новой и безусловно страшной реальности вдруг решил взять меня с собой? Заперся бы один…

– Я пообещал тебе, что мы не умрём, помнишь?

Я замерла. Он всерьёз? Кто в нашем веке способен держать своё слово? Так как я сама из этой редкой касты людей, сдерживающих свои обещания, я знаю, кто́ – опасный человек.

Мои ладони сжались в кулаки, я почувствовала, как по моей спине пробежались предупредительные мурашки: он опасен, даже по моим меркам, а значит, опасен и для меня, и именно поэтому он действительно может стать моим спасением. Как и я для него…

Не дождавшись от меня ответа, он заговорил:

– До Праги путь чист, но нам важно не отклоняться от расписания, чтобы не столкнуться с другими поездами, поэтому мы будем останавливаться на всех запланированных остановках, – договорив эти слова, он снова стрельнул в мою сторону острым взглядом. – Я правильно расцениваю твоё молчание? Ты со мной?

– В среднем классе два ребёнка…

– Ты не поняла. У меня пистолет, забыла? Я здесь решаю, кто войдёт в эту кабину, а кто останется снаружи. Я беру тебя. Ты идёшь или нет?

У меня отчётливо перехватило дыхание.

– Иду.

– Отлично.

– В кабине проводника ты упомянул о несогласованном маршруте после Праги, – я нервно сглотнула. – Что ты имел в виду? У тебя есть план?

В его глазах я сразу же прочла желание уклониться от ответа на этот вопрос. Поняв, что он не доверяет мне на сто процентов – еще бы, после моего выкидона про мораль и необходимость спасти кого-то, кроме нас двоих! – я решила сама опустить этот вопрос:

– До остановки четырнадцать минут. Нужно узнать у Хильды о запасах еды и воды, и незаметно для остальных перенести их в кабину…

Я не успела договорить, как дверь позади нас открылась. Обернувшись, я увидела Ребел Гонсалес, которую совершенно не ожидала лицезреть, так как она оставалась с раненой даже во время предыдущей остановки. По одному только выражению её лица я поняла, что произошло что-то непоправимое. Прежде чем кто-то из нас успел задать вопрос, ответ на который никто из нас на самом деле не хотел знать, Гонсалес произнесла:

– Хильда Рэйнольдс – первый пациент за всю мою практику, которого я потеряла…

Услышав упавшие ноты внезапно осипшего голоса этой сильной девушки, я вдруг окончательно осознала страшный факт: ничто уже не будет так, как было прежде. Ничто.

ГЛАВА 18

РИТМ И КРАСКИ

ВАЙОЛЕТ ОРЕЛЬ – 17 ЛЕТ

У меня далеко не самая лучшая на свете семья. Вообще не лучшая ни в чём, да и, откровенно говоря, в принципе никакая. Мы-то и на семью со стороны едва ли походим: беспробудно пьющий отчим; выпивающая два-три раза в неделю, избиваемая отчимом и бьющая своих детей мать; я, отличающаяся бунтарским характером, благодаря которому едва смогла окончить школу в этом году; моя младшая сестра шестнадцати лет – держу пари, настолько вредной сестры не было ни у кого за всю историю существования человечества, даже с учётом королевских особ, в прошлых веках травящих своих братьев и сестёр направо и налево. Она реально пыталась меня отравить: подсыпала в мой чай истолченные в крошку седативные таблетки нашей матери, желая усыпить меня с целью уйти на ночь из дома незамеченной. Я сутки провалялась в больнице, а ей хоть бы хны – не то что прощения не попросила, но заявила, что я сама виновата в том, что не одобряю её отношения с её одноклассником, подсадившим её на косяки с травкой. Как проживая подростковый возраст в такой обстановке не спятить? Я нашла своё средство: в квартиру, которую уже давно не могу назвать своим домом, я давно стала приходить только с целью переночевать, всё остальное время занимая себя школьной жизнью, работой в мелком пляжном кафетерии и гулянием по пляжу допоздна. Несколько лет назад я не заметила, как увлеклась рисованием, но к пятнадцати годам уже понимала, что это не просто увлечение, а нечто более серьёзное. В шестнадцать я окончательно определилась с тем, кем хочу стать в будущем – лучшим тату-мастером во всей Португалии, а быть может, и во всём мире. Когда я впервые изобразила временную татуировку на своём теле, мать, увидев её, начала швырять в меня посуду и в итоге разбила о мою голову фарфоровую тарелку. Позже она утверждала, что в тот вечер мне влетело за то, что я вернулась с подростковой вечеринки слегка подвыпившей, но какая уже разница? Шрам чуть выше правого виска останется навсегда. Когда я вернулась из больницы домой с перебинтованной головой, я попала под домашний арест за то, что дважды за один год разорила семейный бюджет на медицинские расходы, и заодно обнаружила, что моя сестра украла мои краски, которые я купила за те деньги, которые заработала в кафетерии. Это было полгода назад. Моё психологическое состояние было отстойнее некуда. Поэтому я и зарегистрировалась в социальной сети,