Во II в. христианские мыслители много размышляли о Марии и в связи с ней, естественно, об Иосифе. Положение о том, что Христос был рожден непорочной матерью, зачавшей от Святого Духа, особых вопросов не вызывало – такое уже не раз проделывали Зевс и другие боги. Но распространение идей аскетизма, которые поначалу лишь торили себе путь, а потом – в эпоху раннего христианства – возобладали, вызывало диссонанс с мыслью о том, что Бог возжелал молодых прелестей Марии, а потом спланировал и осуществил ее совращение. Господь не мог быть похотливым соблазнителем – разврат оставался уделом дьявола.

Как же тогда произошло зачатие? Ориген и другие отцы Церкви выдвигали несколько возможных методов: через слова ангела; через ухо Марии; через мистическое дыхание Святого Духа (предпочтительный вариант святого Амвросия)[126]. Религиозное искусство отличалось бо́льшим воображением: семя исходило изо рта Господа вниз по трубке, заканчивавшейся под юбкой Марии; вместо трубки использовался голубь; семя в ухо Марии вложил архангел Гавриил.

В соответствии с апостольским Символом веры, оформившимся к концу IV в. и получившим официальный статус в VIII в., Святой Дух ввел младенца Христа уже целиком сформированного, а не как семя, взращенное телом Марии. К XVII в. Франсиско Суарес, первый теолог, систематически изучавший этот вопрос, пришел к выводу о том, что Мария не потеряла невинность, когда рожала Христа, и не испытывала эротических ощущений, свойственных женщинам. Это стало основой концепции virginitas ante partum[127].

Естественно, что многие люди не могли в это поверить и не верили либо потому, что доктрина была надуманной, либо потому, что позже стала казаться таковой. Они размышляли над этим и могли поверить лишь в то, что Христос был кровным сыном Марии и Иосифа. Нехристиане, уважительно относящиеся к христианству – например, мусульмане, – и по сей день почитают Христа как пророка из плоти и крови. С другой стороны, некоторые христиане верили, что он был вовсе не человеком, а божеством, которое появилось на земле уже в образе взрослого мужчины. Однако уже во II в. такие взгляды становились опасно еретическими.

С другой стороны, верующие поддержали историю непорочного зачатия, изложенную в протоевангелии от Иакова. В нем Мария дала обет непорочности, к которому Иосиф отнесся с уважением. Кроме того, они еще были только обручены, а не женаты, и потому она должна была оставаться девственницей.

История о непорочном зачатии была относительно более привлекательной по сравнению с тезисом о непорочных родах, virginitas in partu. Теперь Мария оставалась непорочной даже после рождения Христа. Основным источником, повествующим об этом, опять-таки является протоевангелие от Иакова. По этой версии, повивальная бабка, помогавшая при рождении Христа, встретила Саломею и воскликнула: «Саломея, Саломея, я хочу рассказать тебе о явлении чудном: родила дева и сохранила девство свое». Саломея не поверила ей и сказала: «Жив Господь Бог мой, пока не протяну пальца своего и не проверю девства ее, не поверю, что дева родила». Саломея подошла к Марии и подготовила ее к осмотру. Но как только она сунула палец ей во влагалище, Саломея вскрикнула от боли, тут же его оттуда вынула и заплакала: «Горе моему неверию, ибо я осмелилась искушать Бога. И вот моя рука отнимается как в огне»[128]. Она помолилась, раскаялась, и Господь ее простил. Благодаря ей в качестве установленного факта было получено доказательство того, что Мария каким-то образом родила Христа, сохранив нетронутой девственную плеву[129].

Некоторым отцам Церкви, например Оригену и Тертуллиану, такая новая версия показалась неправдоподобной, и они отказались в нее поверить. Тем не менее ее сторонники постепенно приходили к власти, и со временем virginitas in partu стало догмой. В конце IV в. священнослужитель Иовиан вступил в спор с Папой Сирициусом, ярым сторонником целибата, доказывая, что рождение Христа лишило Марию девственности, порвав ее девственную плеву. Это еретическое утверждение привело Папу в такую ярость, что он отлучил Иовиана от Церкви. Официальная версия уже тогда сводилась к тому, что Мария и после родов продолжала оставаться непорочной.

Но даже этого было недостаточно. Теперь несгибаемые приверженцы аскетизма настаивали на том, что ее непорочность оставалась вечной. Папа Сирициус объяснил, почему это должно быть именно так:

Иисус не выбрал бы себе для рождения девственницу, если бы его заставили смотреть на нее как настолько невоздержанную, чтобы допустить, что ее утроба, в которой возникло тело Господа нашего, этот чертог бессмертного царя небесного, был осквернен мужским семенем[130].

У этого тезиса существовало несколько серьезных недостатков. Матфей четко указывал на то время, когда Мария и Иосиф еще не были близки, и говорил о том, что Иисус был первенцем Марии, тем самым давая понять, что за ним следовали другие. В другом евангелии сказано, что Иаков, Иосия, Симон и Иуда были его четырьмя братьями. Как же при этом Мария могла постоянно оставаться непорочной? В числе остальных Тертуллиан утверждал, что она таковой не была и братья Иисуса на деле были его братьями.

Все это чушь, говорили многие теологи. Братья Христа в действительности были его единокровными братьями – детьми Иосифа от предыдущего брака[131]. Что же это за брак был такой? Внезапно совсем недавно возникшие мариологи состарили добродушного, честного, молодого плотника и превратили его в добродушного, сгорбленного старца, у которого уже было четверо сыновей от его первой, по всей видимости, скончавшейся жены.

Но для Иеронима такая точка зрения была неприемлема. А что же с беднягой Иосифом? «Он, который стоил того, чтобы называться отцом Господа, оставался девственником». Как посмели его коллеги вычеркнуть Иосифа из списка утвержденных девственников! Как же «богомерзко сомнительное предположение» о том, что порочный Иосиф мог составить подходящую пару для непорочной Марии! Эти назойливые братья, пояснял Иероним, были лишь «братьями в значении родственники», а не родными братьями. Кем же они были на самом деле? Очевидно, что они были его двоюродными братьями. Иаков, Иосия, Симон и Иуда были двоюродными братьями Христа[132].