В конном клубе мы с Ильей проторчали без малого пять часов. Накатались да еще и на «спа-процедуры» животных попали, помогая местным волонтерам. Время пролетело моментально. Да и само свидание, надо сказать, получилось спокойным и размеренным. Отличным. Мне понравилось.

Чего не скажешь о вечере и расставании у подъезда. Оно вышло… смазанным. Я вообще ужасно не люблю эти мгновения. Всегда теряюсь, не зная, как и чем «зафиналить» встречу. Тем более такую неоднозначную и неловкую, как наша с Ильей.

Сегодня я уже была готова выйти из машины, когда водитель потянулся ко мне, улучив момент. Мой взгляд упал на его губы, а в голове громко затрубил сигнал «SOS». Я понимала, что дальше последует. По всем законам жанра — поцелуй. Тот, что «прощальный». А еще я понимала: я совершенно точно его не хотела! Слишком рано, слишком быстро, слишком…

Да все слишком!

И то ли Вселенная услышала мой отчаянный мысленный зов, то ли мне так неслыханно повезло, но, когда губы Ильи были уже в считанных сантиметрах от моих, когда я уже ощущала его дыхание на своих губах… раздался звонок. Телефон. Мой! Задребезжал на беззвучке в сумке, взрывая интимную тишину в салоне своим «бз-з-з-з».

Мое сердце радостно крутанулось в груди. Илья тихонько зарычал, стараясь не показывать своей досады. Я же, смущенно улыбнувшись, отвернулась. Так резко, что губы генерального мазнули по моей щеке в неловком «чмоке». Уж лучше так, чем в губы.

Выудила из кармана мобильники и, будто Илья и сам не слышал звонок, ляпнула:

— Мне звонят. Надо ответить. И… спасибо за замечательный день. Пока!

Трусливо выскочила из машины, тут же ныряя в подъезд. Сердце колотилось, как у воришки, чуть не пойманного с поличным. Залетев в лифт, я машинально ткнула на этаж, совершенно забыв про пропущенный вызов.

Вспомнила, только оказавшись дома. В своей спальне. А, когда увидела номер, от которого ждала ответа с самой ночи среды, разозлилась. Так разозлилась, что металлический корпус гаджета больно впился в сжатую изо всех сил ладонь.

Гад! Два дня молчал, а тут опомнился? С какой это стати, интересно?

На эмоциях, психанув, я удалила пропущенный. По принципу: с глаз долой из сердца вон. Врубила на телефоне «авиарежим» и ушла ужинать с семей. Вот так-то! Гордая идиотка. Так сильно желала услышать этот голос, что, когда наконец-то появилась такая возможность, я снова все обрубила. Но, в конце концов, гордость еще никто не отменял.

Поэтому да, я была в состоянии полной разбитости. После свидания с Ильей, сбросила вызов от Рената. Я устала и злилась. И расписывать в красках, какой вышел шикарный день — не стала, сказав просто:

— Отлично погуляли. Ездили в конный клуб.

— О, Илья тоже увлекается верховой ездой?

Кстати, да, генеральный не соврал. В седле он держится отменно.

— Мхм.

— Что-то ты не выглядишь сильно довольной, — заламывает бровь папа.

— Я просто устала.

За столом снова виснет тишина. Семейство активно орудует столовыми приборами. Папа с мамой обсуждают какие-то предстоящие встречи. Я уже почти поверила в то, что смогу дожевать свой кусок лосося и сбежать из-за стола незамеченной, когда слышу:

— На следующей неделе, в пятницу, прием у губернатора. Мы приглашены и обязаны быть все. Виктория? — смотрит на меня отец.

— Я не могу, — пожимаю плечами, отказываясь, ни секунды не мешкая.

— Это не просьба и не вопрос. Ты идешь с нами, и это не обсуждается.

Тон, с которым отец произносит это «не обсуждается» больно царапает по самолюбию.

Я поднимаю взгляд на отца. Он обжигает своей решимостью. Уверена, именно так мэр города смотрит на своих подчиненных, которые в противовес его словам и пикнуть бояться. Вот только я не его «подчиненная». Я его дочь!

Неторопливо прожевываю рыбу и так же плавно выпрямляю спину. Будто ровная осанка моим словам может добавить весомости. Повторяю:

— У меня свои планы.

— Я уверен, что твои планы вполне могут поменяться без особых потерь для репутации. Тогда как мои…

— А если я не хочу? — перебиваю, вмиг заводясь, с силой сжимая вилку.

— Я тоже многого не хочу. Но есть такое слово «надо». Ты уже не маленькая девочка, Вика.

— Вот именно, что я не маленькая девочка, па-па. Ты знаешь, что я терпеть не могу эти ваши лживо-фальшивые важные встречи. Вы и с мамой прекрасно сходите без меня! — выпаливаю так же безапелляционно, как ранее папа.

Он, в свою очередь, откладывает столовые приборы. Упирает локти в стол и сцепляет пальцы в замок. Взгляд тяжелый и ничего хорошего не сулящий. А голос и подавно скрипит от напряжения, когда глава семейства спрашивает:

— Что в выражении «это не обсуждается» тебе непонятно, Виктория?

— Викусь, — вступает со своими ласковыми увещеваниями мама, руку ко мне через весь стол тянет, вот только я дергаюсь:

— Не надо.

— Что ты, в самом деле, дорогая? Раньше тебе это нравилось.

— Раньше? Раньше мне было десять и да, тогда мне это нравилось, мам. Но теперь я выросла.

— Викусь, да брось! Сходим, развеемся, на людей посмотрим, себя покажем.

— Я. Не. Хочу. На людей смотреть и, уже тем более, себя показывать — не хочу! Я не выставочный экспонат, а все такие «приемы» именно к этому и сводятся: «ух ты, посмотрите, какая у нас идеальная семья», хотя на самом деле это далеко не так, и мы все это знаем! — отшвыриваю вилку с ножом. — Мне уже не десять, чтобы таскать меня везде за собой, как безвольную куклу, наряжая в пышные платьица, — смотрю на побледневшую ма. — Мне двадцать два, и у меня есть своя жизнь и свои желания и нежелания! — бросаю в адрес не дрогнувшего под моим взлядом отца.

Иногда мне кажется, что даже если небо рухнет ему на голову, он не пошевелится. Настолько непрошибаем! Любой политик позавидует.

— Спасибо за ужин, — цежу сквозь зубы, — и за компанию, — поднимаюсь из-за стола, скрипнув ножками стула по паркету.

В столовой устанавливается гнетущая тишина. Я чувствую, как мама провожает меня взглядом, и уже почти ушла, когда в спину прилетает от отца:

— Пока ты живешь под моей крышей и с моей фамилией, юная леди, ты будешь добра выполнять все, что я скажу. И вести себя так, как подобает воспитанной и хорошей девушке. Это тоже не обсуждается. Я все сказал. И да, Виктория…

Торможу на пороге. Слышу, как отодвигается стул. Оборачиваюсь. Папа с места поднимается. Прячет руки в карманы брюк и делает шаг в мою сторону. Куда моей осанке до его — горделивой и самовлюбленной.

— Что, есть еще какое-то правило в нашей тюрьме, о котором я должна знать?

— Есть. Комендантский час называется. Впредь ты ночуешь дома и только дома. Возвращаешься максимум в двенадцать и трезвая. И только попробуй снова спутаться с кем-то по пьяни в ночном клубе еще раз, дочь…