– А было еще и два? – сыронизировала я.

– И даже три, – невозмутимо уточнил Хантер. – Помимо того, что пассажирка любовалась газетной иллюстрацией, она внимательно смотрела на всех, подходивших под наше с тобой описание.

– Интересно, это какое же?

– Молодая пара, недавно обручившаяся и путешествующая налегке, – охотно пояснил сиятельный. Наша же революционерка уделяла внимание лишь одной такой. При этом лишь скользнув взглядом по тем, кто обычно интересует такого рода дам гораздо больше: пожилые джентльмены – как перспектива интересного знакомства, или, наоборот, юные девушки – как образцы распущенности или попросту – предмет зависти. Это два.

Видя наши крайне заинтересованные лица, Хантер не стал нас разочаровывать:

– А в-третьих – дорожная сумка. Одинокая путешествующая леди взяла бы скорее чемодан или саквояж: в нем платья не так мнутся, да и в поезде он удобнее. А вот дорожная сумка – это скорее для передвижения на ездовом ящере, а не для путешествий по монорельсу. Что же до причины смерти – все просто: отчаяние. Когда она поняла, что не может нас найти, вычислить, сработала кара невыполненной клятвы на крови.

Меня передернуло: перед глазами встал образ хлыща с бордовой пеной у рта.

– И опережая ваш с кронпринцем следующий вопрос: я не сказал о своих подозрениях по одной простой причине. Зная правду, ведешь себя иначе. А мне требовалась естественность. Горничная, которая вжимает голову в плечи, с бегающим взглядом и вздрагивающая от каждого шороха, привлечет гораздо больше внимания, чем флиртующая с официантом.

В последних его словах сквозило явное неодобрение. Мне же стало интересно: как он вообще узнал о том подавальщике?

Поезд уже давно тронулся и набирал ход, а я все еще сидела и думала. Пищи для размышлений набралось изрядно: от пресловутых «Что будет дальше?» и «Как не дать себя убить революционерам?» до «Сумею ли я сохранить свободу, когда стану не нужна в качестве оболочки для души кронпринца?». А еще я поймала себя на мысли, что чем ближе столица, тем сильнее меняются наши с Хантером роли: это на диком юге он оказался не в своей тарелке, зато я – дома. А вот в Альбионе… Сдается, что белой вороной в нашей паре будет вовсе не сиятельный.

От невеселых дум меня отвлек меняющийся пейзаж за окном: сначала на лазури небосвода замаячили черные точки. По мере приближения они увеличивались, оповещая всех и каждого о том, что столица уже близка.

«Небесные цитадели», как их называли лорды и леди стихий. Худшие из тюрем – так считали все осужденные. «Парящие горы» – нередко упоминали в разговорах на базаре. И это все о них – медленно плывущих в воздухе то ли скалах, то ли островах.

Они опоясывали столичный округ. Какие-то из них являлись неприступными тюрьмами, иные – дозорными башнями. А на двух располагались даже имперский легион, где готовили будущих офицеров, и университет магических искусств.

Никто точно не знал, откуда появились парящие острова. По одной из легенд – это застывшие драконы, превратившиеся в камень. Небесные летуны, что сами умерли уже давно. Лишь их сердца продолжали биться, отчего цитадели порою тяжело «вздыхали», но не падали на землю. Поговаривали, что, чтобы горы продолжали свой неспешный путь по небосводу, им нужна магия, которой наделено каждое существо, не завершившее свой земной путь, – энергия жизни. Именно поэтому туда ссылали самых опасных преступников.

По мне – так это больше легенда. Просто сбежать оттуда, где подземный ход оканчивается пропастью, куда сложнее, чем из обычных, земных, застенков. Во всяком случае, мне хотелось верить именно в эту версию.

Я настолько глубоко погрузилась в свои мысли, что встрепенулась только при негромком, но настойчивом стуке в дверь.

– Кажется, это принесли послеполуденный чай, – видя мое недоумение, пояснил Хантер, натягивая на голову парик, и крикнул: – Войдите!

Официант, уже другой, худощавый и с седыми бакенбардами, а не тот смазливый, что заигрывал со мной, поставил перед нами поднос с заварочным чайником, чашками, сахарницей, тарелкой с тостами и вазочкой с джемом.

Едва подавальщик ушел, как сиятельный с наслаждением содрал кучерявую мочалку с макушки. Эти бутафорские локоны раздражали его неимоверно. А плохое настроение муженька не хуже снежной лавины накрывало и меня. Даже высочеству, несмотря на его титул, порою перепадало.

Когда я разлила содержимое чайника по чашкам, Хантер, взявшись за фарфоровую ручку и манерно оттопырив мизинец не хуже рафинированной леди, пригубил напиток и скривился.

– Что это? – чуть резко поинтересовался он, и образ перезрелой миссис стек с него вешней водой.

– Чай, – я даже глянула в свою чашку, чтобы убедиться: а вдруг там забродившая брага ненароком?

Но нет, все было как положено для этого напитка: приятного коричневого оттенка, правда, без запаха, зато с парой чаинок. Да и на вкус – вполне нормальный. Тем не менее сиятельный был недоволен.

– По вкусу – чистая отрава, – продолжал он гнуть свое.

Я не выдержала.

– Это просто в тебе столько яда, что не нужен никакой цианид, – припечатала, ставя чашку на столик. – В песках же ты перебивался простой водой и хлебом, а в поезде…

– Вот именно, что в песках! – перебил сиятельный. – А здесь – цивилизованный мир. Пассажирские места по цене четырех тягловых ящеров. А мне подают сырую воду, в которую для цвета добавили спитой заварки, – сварливо закончил благородный.

Пришлось идти относить чайник обратно и лично контролировать, чтобы недовольному супружнику заварили напиток по всем правилам.

Уже вечером, когда мы укладывались спать, Хантер сообщил:

– Завтра утром прибываем в Альбион, и надеюсь, что к вечеру уже все закончится. Так что, Тэсс, отдохни как следует. Нам предстоит трудный день.

Что «все», блондин так и не уточнил, а с таким размытым напутствием уснуть я не могла долго.

Новый день начался под уже привычный перестук колес и мерное покачивание. Рассвет заглянул в окно. Утренние лучи запутались в волосах. Солнечный зайчик заскакал по стене. Я приоткрыла глаза и высунула нос из-под пледа.

Хантер еще спал. Сейчас, без повседневной маски, он выглядел иначе. Спокойное, волевое, худощавое лицо с заострившимися скулами. Что-то в нем сквозило мальчишеское. Прямой, чуть с горбинкой нос. Густые лучистые ресницы, которые едва заметно подрагивали при каждом толчке поезда. Правильные, чуть сжатые четкие губы.

– Нравится? – призрак, выплывший из платяной ниши, заставил меня вздрогнуть.

– Ни капли. – Я откинула плед, вставая.

– Это хорошо, – не знамо к чему ответил кронпринц и растаял в воздухе.

Сиятельный же завозился и сонно сощурил глаза.

– Давно проснулась? – севшим со сна голосом спросил он.

– Только что.