опросила меня вот в таком состоянии и узнала, как заправский детектив кто пил и когда пил.

Как раз в тот период я жила у своей бабушки. Мама и папа уехали в отпуск на море. А меня привела поздно вечером классная руководительница и одноклассник. Это был такой стыд… Мне было плохо. Это была моя первая пьянка, и в таком состоянии я раньше не бывала.

На утро бабушка разбудила меня резким «Вставай! И иди в школу». Она всегда будила меня нежно и по-доброму: «Доооченька, просыпайся. Пора вставать» и при этом она гладила меня по спине, по голове, продолжая приговаривать нежные слова. Бабушка почему-то всегда звала меня так: «Доченька». А я и не возражала, ведь моя мама ни разу меня так не называла. Но не в этот раз…

В то утро бабушка ушла в школу раньше. А мне было стыдно и противно от самой себя… Никогда бабушка не разговаривала так со мной… Что же теперь будет?.. Неужели она меня больше не любит? И больше никогда не назовёт меня ласково и не погладит? Детство кончилось в эту ночь. Я была предателем, мерзкой и подлой. Бабушка доверяла мне. А я… Если бы это сказала моя мама или папа, это была бы для меня ерунда! Они меня, бывало, таким словами «одаривали»! Но бабушка… Самое ужасное, что она не кричала, и вообще больше ни слова не сказала мне! Это было даже хуже, чем скандал и море обвинений — вот эта тишина.

Первое похмелье… Голова раскалывается. Но нужно идти в школу. Собиралась и шла в школу я целый час. И пришла в итоге ко второму уроку. Я видела, как смотрят на меня одноклассники. Я понимала, что я, наверное, сказала лишнего прошлой ночью. Но мне было так плохо физически, что я только и мечтала, чтобы этот учебный день поскорее закончился и я наконец, ушла домой.

Наконец-то я дождалась конца уроков. Вернулась домой к бабушке. Ее ещё не было дома, она оставалась в школе после уроков на продленку или помогать ученикам и потом ещё проверять тетради. Она всегда возвращалась домой только под вечер.

Мне было стыдно. Мне было невыносимо от мысли, что то, что произошло уже не изменить. Бабушка разочаровалась во мне навсегда. В классе надо мной смеются и ненавидят. Я навсегда останусь «стукачем». Что мне делать? Сменить школу? Мама никогда не пойдет на это, не примет мою сторону, а наоборот, ещё и добавит злости и осуждения. Я виновата, да. Я очень виновата. Я не хочу больше видеть никого из этой школы. Я боюсь смотреть бабушке в глаза.

«Что мне теперь делать?… Уйти из дома?.. Куда?.. Уехать на электричке куда-нибудь, найти в деревне пустой дом и остаться жить там? А что я буду есть? На что жить?… Как все это сложно… Выхода нет!.. Ничего уже не сделать… остаётся только… умереть?.. да… Тогда все проблемы будут решены… Не будет больше этого стыда, этого позора и страха. Мне не нужно будет искать прощения и боятся, что я его никогда не получу. Не придётся терпеть насмешки подлых трусливых одноклассников… Да… это может быть единственным выходом для меня теперь…»

Мои мысли прервал громкий звук. В дверь звонили. «Кто бы это мог быть?» — подумала я. Открыла. И внизу, на лестничной площадке я увидела несколько своих одноклассников. Они стояли и смотрели на меня исподлобья. Самые главные, лидеры этого крестового похода, смотрели злобно, с вызовом. Остальные, «шестёрки», выглядели понуро, опустив головы, лишь изредка поглядывая на меня снизу вверх.

— Ну что, сдала нас всех?!

Я молчала, смотрела на них и не понимала, зачем они пришли?

— Сдала? Вы думаете вчера по вашим пьяным рожам было не понятно кто из вас сколько выпил? — я знала, если начать оправдывать и мямлить, станет хуже.

— Не умеешь пить, не берись! Нам теперь из-за тебя так попадёт от родаков! — отвечал самый главный заводила.

— С чего вы взяли, что это я вас всех сдала?

И тут главный задира посмотрел на Вову… Именно он прошлым вечером помогал классному руководителю отвести меня домой. И тут я все поняла. Откуда данные о «сдаче».

Тот пьяный допрос я помнила смутно. Но я была уверена, что учитель не получил от меня развёрнутых данных о том, кто где и сколько пил. Кто принёс алкоголь, кто кого поил. Хотя бы потому, что я всего этого и не знала. Я, наверное, сказала лишнего, но о себе сказала как есть: «Покупала спиртное я сама. Вот в этом ларьке. Никто меня не угощал. Кто какой алкоголь приносил, я не видела, не знаю. Да, я видела, что другие ребята тоже пили. Где? Я не знаю.» Учитель методично называла имена, одно за другим и внимательно следила за моей реакцией. Конечно, она понимала правду. Зачем она задавали мне все эти вопросы, ведь она и так знала на них ответы?…

И вот теперь, глядя на Вову, опустившего голову, я поняла, что это он рассказал о допросе.

— Что ты ей сказала?! — рявкнул один из поборников правды, ещё немного пьяненький после вчерашнего.

— А чего ты меня то спрашиваешь? Вон, у тебя же есть осведомитель, его и спрашивай.

— Спрошу, как будет нужно. Ты отвечай на мой вопрос! У меня из-за тебя будут проблемы! У нас у всех из-за тебя будут проблемы!

— Ах из-за меня?!? То есть это я вливала в вас спиртное? Я купила и заставила выпить?

Все это сопровождалось едкими шуточками заядлыми стендаперами нашего класса. И в целом, эта тусовка внизу напомнила мне стаю шакалов. И я разозлилась! Страх и стыд сменился злостью! Я вдруг поняла, что мне нет смысла оправдываться перед этими людьми. Они просто не заслуживают этого! Они пришли, не потому что чувствовали необходимость высказать мне свою чёткую и верную позицию, чтобы пристыдить меня за содеянное. А просто потому, что они все как один боялись! Трусливые шакалы… А я тут ещё думала о смерти?! Да не дождётесь! И я стала говорить уверено и даже злобно:

— Вы все трясётесь только сами за себя! За свои шкуры! Что скажет моя мама, или мой папа! Ой, не дадут поиграть в приставку, или не отпустят погулять! Фу, трУсы! Самим то не смешно? Притащились сюда чтобы что? Гнобить меня? Узнать подробности, чтобы оценить масштаб будущих проблем? Узнать, скажет ли наша классная вашим родителям или нет? Что, страшно?