Китай, сохранило здесь главное наследие античности – самобытную китайскую цивилизацию, которая и в средневековом мире оказывается столь же заметна и оригинальна, как в античную эпоху. Тоже произошло на Западе, даже в удвоенном размере: из руин Римской империи выросли две различные средневековые цивилизации – византийская, которая отсчитывает свой возраст с IV века, и западноевропейская, которая впервые заявила о себе в VIII веке. А вот отдельной иранской ойкумены нет, она не оформилась ни в античную эпоху, ни позже, поскольку обе персидские империи - Ахеменидов и Сасанидов – не стали, подобно Риму и Хань, повитухами и кузнецами многочисленных новых варварских этносов.

Гораздо менее понятна нам ситуация на Индийском субконтиненте, но и здесь третий век выглядит как промежуточная эпоха. Могучее царство кушан, долгое время объединявшее весь индийский север, уже распалось, а новая национальная держава гуптов еще только зарождается в извечной колыбели индийской государственности - по среднему течению Ганга. Здесь вновь выходят на передний план древние этносы, проявившие себя еще в эпоху Будды,- удалые воины личчахви, искусные ремесленники и купцы магадхи, которые долгое время скрывались в тени кушанской державы, как персы в тени Парфянского царства. Однако персы и парфяне были сравнительно близкими родичами по языку, различались они лишь возрастом своей государственности да религиозной традицией. Кушаны же были для Индии совсем не ведомым народом, пришельцами с дикого севера, из глубин Средней Азии; индийские наследники просвещенной империи маурьев могли бы смотреть на этих “варваров” с отвращением, как китайцы эпохи Хань смотрели на хуннов.

Да, могли бы, но не делали этого. Напротив, древняя индийская земля приняла воинственных кушан так же просто, как прежде она принимала других пришельцев с севера – индо-ариев, саков, греков. И точно так же земля Индии поглотила новый народ, растворила его среди великого многообразия своих этносов, растворила, не уничтожив, а впитав в себя. Отчего так многократно получалось в Индии, но не получалось в Китае? Видимо, главной причиной этого феномена следует считать огромное разнообразие природных ландшафтов Индийского субконтинента и сравнительную однородность Среднекитайской равнины, резко отличающейся от степей и гор севера и запада. Лесовик или степняк-пришелец в Китае вынужден, будь он трижды непобедимым завоевателем, либо перенять местный земледельческий уклад, утратив при этом свой исконный тип хозяйства с вытекающим из этого тяжелейшим культурным шоком, либо истощить свои силы в бесплодной попытке переделать весь Китай на свой лад. Оттого так трагична была судьба хуннов в Китае. Та же участь ждет в недалеком будущем отважных сянь-би, а в более отдаленной перспективе – тюрок, киданей, чжурчженей, монголов…

Но совсем иначе было с индоариями и кушанами в Индии, а позднее эта история повторится здесь с эфта-литами, арабами, сельджуками, афганцами. Каждый новый этнос пришельцев находит для себя одну или несколько подходящих “экологических ниш” в индийском содружестве, и подчас такой “реликтовый” этнос сохраняется здесь дольше, чем на своей исходной родине. Так Индийский субконтинент демонстрирует нам великое разнообразие и устойчивость не только своих тропических биоценозов и хозяйственных укладов местных жителей, но и своей полиэтнической структуры, которая не знает долговременных единоличных лидеров, зато не знает и поголовного истребления побежденных, так хорошо знакомого нам по китайской или ближневосточной истории.

Поэтому новое общеиндийское царство гуптов, которое сложится в долине Ганга к концу III века, будет похоже не на современную ему персидскую державу Сасанидов, а скорее, на ранний Иран Ахеменидов или на еще более ранний Китай эпохи Чжоу, когда каждая из этих ойкумен впервые объединялась в рамках относительно устойчивой империи. Еще два века имперского единства, еще одно переселение народов… Лишь после этого Индия – южный субконтинент великой Евразии – достигнет одновременно с Европой, ее западным субконтинентом, той стадии социального развития, на которой возникают созвездия новых этносов с более высоким типом экономики и порою совершенно неожиданными политическими структурами. Это будет рождение новой “средневековой” - цивилизации, которая сменит на всей Земле свою одряхлевшую предшественницу, приняв ее богатейшее наследие.

Наследие это хорошо различимо и сейчас, через полтора тысячелетия после завершения античной эпохи.

Поэтому очень важно знать античный опыт человечества в подробностях, не лениться творчески поразмыслить над ним – во многих случаях такой мысленный эксперимент заменяет изучение реальных событий, память о которых до нас не дошла, либо таких событий, которые не состоялись, но могли состояться. Почти каждый знает, как интересно – пусть смешно или грустно перечитать спустя много лет свои старые дневники.

Возможно, тот “школьный дневник” человечества античной поры, отдельные листки из которого мы сейчас перечитали, показался читателю не менее поучительным.

6. Смешались Запад и Восток

(487 год)

“Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут …” это написал Киплинг в 19 веке, понимая Восток и Запад как особые, разделенные в пространстве (а то и во времени) цивилизации, развивающиеся не только независимо, но и по разным законам. Мы видим сейчас, насколько неправ был поэт: наш век решительно сблизил все земные цивилизации, теперь идет их синтез. Но такое бывало и прежде: Запад и Восток (вернее, “запады” и “востоки” – их было много, очень разных) ходили в гости друг к другу, обменивались новостями, соединяли свое культурное наследие и вновь делили его. Никакой мистики в этом нет: массовые миграции людей по лику Земли во все века приводили к этому результату, а переселения народов – вещь нередкая в истории. Взять хотя бы “Великое” переселение, охватившее в 3-5 веках новой эры большую часть Евразии: три столетия Запад и Восток, а также Север и Юг не знали равновесия и покоя. Великие державы античности – Рим, Парфия, Хань – рухнули, истощенные неразрешимыми социальными противоречиями и давлением “варваров” извне. Крах мировой политической структуры сделал возможным движение десятков народов и племен, населявших античные империи или живших рядом с ними. Большей частью это были “варвары”, то есть люди, сохранившие догосударственную структуру общества, слабо связанные с городской экономикой и земледелием на орошаемых полях, а потому сравнительно легкие на подъем.

Сдвинувшись с обжитых мест в поисках лучшей доли, сотни тысяч варваров на многие десятилетия или на века стали “кочевниками поневоле”. Переселения племен заставляли их вступать во все новые конфликты с новыми соседями, вынуждали заключать временные союзы с самыми неожиданными и несимпатичными им партнерами. Все это увеличивало сумму человеческих страданий, но способствовало также ускоренному социальному созреванию “варваров”, приводило их к плодотворным культурным контактам между собой и с остальными народами. Так выглядела “Эпоха этнического хаоса”, именуемая