— Что поделаешь, как говаривали древние: «Каждому — свое», — мрачно резюмировал Громов. — Однако, как я понял, сегодня ты футболом уже не увлекаешься?

— Честно признаюсь, не шибко. Таблиц давно уже не веду, за играми слежу от случая к случаю.

— А с бывшими своими друзьями-фанатами ты отношения поддерживаешь?

— Практически нет. И вообще, в нынешнем фанатском движении такое творится, чего раньше никогда не было и быть не могло. У одного «Спартака» существует несколько группировок. Например, «Гладиаторы», «Флинт-крю», «Бутчеры», «Ультрас-хулиганы». Причем, несмотря на то что все группировки болеют за одну команду, отношения между ними прохладные. Правда, расхождения во взглядах чисто тактические. К примеру, «флинты» — они появились пару-тройку лет назад на элитном филфаке МГУ — считаются националистами и не хотят, чтобы в «Спартаке» играли легионеры. «Гладиаторы» же, насколько я знаю, не любят «ветеранов» фанатского движения, не принимают их активного участия в бизнесе. В то же время у вечных соперников спартаковских фанатов наблюдается редкая сплоченность. Взять тех же «динамиков» или «коней».

— У спартаковских фанатов есть такой боец по прозвищу Хома примерно твоего возраста. Тебе это прозвище ничего не говорит? — задал Громов вопрос, который давно вертелся у него на языке.

Судя по всему, вопрос застал Сашку врасплох. Его редкие брови сошлись на переносице, нижняя губа выступила вперед. Наконец он произнес:

— В былые годы я о таком не слышал. Но я же тебе говорил, что меня больше статистика привлекала. Поэтому всех фанатов по кликухам я, естественно, не знал.

— А теперь узнать можешь? У тебя ведь наверняка остались старые дружки, с кем ты когда-то мотался в «мясных» поездах?

— Дружки, конечно, остались, только я их лет сто уже не видел. Хотя нет, год назад на «Горбушке» случайно встретился с Листратом. Он до сих пор фанатствует, хотя женился давно и дочь уже взрослая. У него папаша академиком был. Из той ментовской, о которой я говорил, именно его папаша нас вытаскивал. Так вот, на «Горбушке» мы с ним добрый час проговорили, все вспоминали былые годы. Он мне даже свой телефон продиктовал.

— И ты, конечно, ту бумажку выкинул? — спросил Громов, мало надеясь на положительный ответ. Но он ошибся.

— Почему же? Я к своим бумажкам бережно отношусь. Телефончик тот в моей записной книжке лежит.

— В таком случае, Сашка, ты — золото. Я вообще поражаюсь твоим способностям. Несколько лет назад ты за бутылку водки из дома чуть ли не все носильные вещи вынес. Однако ни одной книжки, а также журналы, бережно собранные твоим батей еще с пятидесятых годов, не тронул. Тебе надо бы в книжном архиве работать, цены бы тебе не было.

— Да мне и при Нюрке неплохо, — ответил на похвалу друга Сашка. — В каком архиве я смогу так удачно совмещать приятное с полезным: и бабу трахать, и газетки почитывать? Не жизнь — малина. Но хватит о бабах. Когда тебе надо Хому разыскать?

— Чем раньше, тем лучше. Найдешь его завтра — получишь денежную премию и милицейскую фуражку в придачу.

— А фуражку зачем? — не понял юмора Сашка.

— Для Нюрки. Если будешь ее в фуражке трахать, она громко кричать не станет — испугается.

После встречи с дочерью Кадилин решил отправиться к своему единственному на сегодняшний день проверенному другу — Якову Самарцеву. Тот жил недалеко от Киевского вокзала в небольшой однокомнатной квартире на шестом этаже девятиэтажной новостройки. Это было единственное место, где Кадилин чувствовал себя более или менее спокойно, где мог привести себя в порядок и по-настоящему отдохнуть. Была бы такая возможность, он бы вообще не покидал пределов Яшиной квартиры, но такой возможности у него не было. Хозяева Яши очень ревниво относились к знакомствам своего «раба» и весьма недвусмысленно намекали футболисту на то, чтобы он прекратил ходить в эту квартиру. И Кадилин внял этим советам — уйдя несколько дней назад от Яши, он дал себе слово никогда больше туда не являться. Однако обстоятельства сложились таким образом, что ему это слово пришлось нарушить. После того, что произошло сегодня утром на чердаке, он почувствовал настоятельную потребность хотя бы на пару дней спрятаться от посторонних глаз. «Мне надо переждать всего лишь два-три дня, а там, глядишь, Хома подыщет мне работу и устроит куда-нибудь на жительство», — тешил себя призрачной надеждой футболист.

Судьба свела его с Яшей примерно год назад. Кадилин в тот день шлялся без дела по городу и случайно оказался на Киевском вокзале. Возле подземного перехода он внезапно заметил, как двое нетрезвых мужиков пристают к одноногому инвалиду, собирающему милостыню. Судя по репликам, которые доносились до Кадилина, мужики старались выяснить у инвалида, в каком именно месте Афганистана тот воевал (инвалид был одет в униформу «афганца» — камуфляжную куртку и тельняшку). Видимо, ответы инвалида мужиков не удовлетворили, и они принялись его избивать. Кадилин решил вмешаться.

Мужики были примерно одного с ним возраста, однако на стороне футболиста было несколько преимуществ. Во-первых, он когда-то был спортсменом и кое-какая сила в нем еще сохранилась, а во-вторых, мужики были слишком пьяными для того, чтобы грамотно вести уличный бой. Короче, Кадилин довольно быстро уложил на асфальт обоих, подхватил инвалида под руку и увел его с места побоища. Примерно через десять минут они уже сидели на продавленном диване в квартире инвалида и Кадилин внимательно слушал полную горечи историю Яши Самарцева.

Как оказалось, мужики были правы — никаким «афганцем» он не был и всю свою жизнь прожил в Москве. Единственный раз в жизни в десятилетнем возрасте он съездил к бабушке в деревню, и впечатлений от этой поездки ему с лихвой хватило на всю жизнь. Буквально на второй день после приезда в результате нелепой случайности он угодил под сенокосилку. В итоге глупая машина оттяпала ему полноги. До начала девяностых Яша жил в этой однокомнатной квартире вместе с матерью. Жили, надо сказать, небогато. Их доход состоял из двух заработков: скромной материнской пенсии и Яшиной зарплаты в кооперативе инвалидов. Но затем кооператив закрылся и Яше пришлось выполнять работу на дому — он собирал розетки, выключатели. Так продолжалось примерно год. Потом мать Яши умерла и в его жизни наступила сплошная черная полоса. Однажды он изготовил большую партию товара, отдал ее на реализацию некоей частной фирме, а та его кинула — забрала товар и исчезла. Яша остался без гроша в кармане и после нескольких дней голодного существования вынужден был пойти попрошайничать. Тогда он еще не знал, что практически весь бизнес попрошаек в Москве прибрала к рукам мафия. И это ему дорого обошлось.

Уже на второй день к Яше подошли двое крепких молодых парней и предложили работать на них. Тот по своей наивности отказался, за что тут же был избит парнями. Закончив экзекуцию, они отобрали у него паспорт, пенсионное удостоверение и заявили, что вернут документы только в том случае, если он отработает для них определенную сумму. Яша был настолько запуган, что согласился выполнить их требования. Так он стал «рабом», одним из тех сотен калек, которые вынуждены были под видом инвалидов афганской и чеченской войн просить милостыню на вокзалах, в метро и на площадях города.