Это состояние наступает внезапно, и тогда я просто отключаюсь: сижу с открытыми глазами, уставясь в одну точку, ни о чём не думая, и если не помогает, то ложусь на диван; подушку – под голову, и, словно с кручи, срываюсь в тягучий сон, липкий как растаявшая карамель. Вероятно, муха, попавшая в сироп, испытывает то же самое. И всё же эта отключка нужна, потому что иначе не выдержишь этой гнетущей, тупой усталости.

В последнее время с трудом переношу монотонные, без эмоциональных всплесков речи, музыку, тексты, фильмы. Но отчего же уснул на фильме «Кабаре»? Я его мечтал посмотреть с тех пор, как услышал песенки Лайзы Минелли… Лет двадцать тому назад мне подарили маленькую виниловую пластинку: «Мани, мани, мани… «Кинофильм в нашей стране долго не показывали. Что-то смущало цензоров. Наверное, поведение обаятельного красавца-барона? Он соблазнил и Салли, и её друга. А может, всё проще: в фильме поднимался «еврейский» вопрос, и Кто-то Там Наверху решил, что не нужно нам такое кино, когда люди тысячами так и прут, так и ломятся из России если не в Израиль, то куда угодно, лишь бы не жить в этом дурдоме.

А теперь смотри «Кабаре» и всё, что хочешь, хоть каждый день по несколько раз. Включай видик, загружай кассету и – «Мани, мани, мани…»

Но я уснул. Помню только начало и конец фильма, а всё остальное – тяжёлый, томительный полусон…

Наверное, эта усталость передалась мне по длинной цепочке от всех тех, кто жил до меня – они выбивались из последних сил, чтобы выжить: набеги половцев, иго Золотой орды, рабство, немота и скованность, оброк и барщина, запах ладана и речи вождей, о Боги, – сотни лет томительного ожидания свободы! Усталость – в генах…

Я сидел в кресле, дремал и не видел этот фильм. «Отключка» продолжалась, наверное, долго, потому что когда я очнулся и пошёл на кухню, то увидел: эмалированный чайник почернел и дымился. Вода из него выкипела полностью.

Чертыхаясь, я поставил на конфорку турчанку и только нацелился всыпать в неё кофе, как звякнул телефон.

– Сергей Николаевич? – спросил женский голос. – Это Римма Петровна, мы к вам сегодня приезжали по факту кражи…

– Да, – тупо подтвердил я.

– В принципе, – продолжала Римма Петровна, – нужно было посылать целую бригаду, но у нас людей – раз-два, и обчёлся. Может, к вам ещё кто-то из наших сотрудников подъедет.

– Хорошо, – сказал я, чтобы хоть что-то сказать.

– Наш стажёр нашёл кое-что любопытное, – сообщила Римма Петровна, и я услышал, как она чиркнула спичкой и выдохнула дым в трубку. – Он, конечно, не ас-дактилоскопист, скорее – любитель, ну, понимаете, юноше пока интересно всё. Тем не менее, «пальчики», оставленные грабителем, есть в нашей картотеке.

– Прекрасно! Ловите его…

– Вы не знакомились недавно с каким-нибудь молодым человеком? – не обращая внимания на мою реплику, продолжала Римма Петровна. – Лет так двадцати пяти, блондин, на левой щеке круглая родинка, лицо овальное…

– Нет, не знакомился, я вообще человек мало контактный.

– Но вы – художник, – возразила Римма Петровна. – Возможно, кто-то заказывал вам работу?

– Нет. Если мне нужны деньги, я пишу портреты-пятиминутки. Прямо на улице, у входа в художественный музей…

– А-а, это там, где собирается городская тусовка? Вот, там вы и видели этого человека. Разве нет?

– Может, и видел, но не разговаривал, тем более, не давал ему ключей от своей квартиры. И потом, последний раз я был там недели две назад…

(«Уходи, – сказал Мишка. – Ты нам всю малину портишь. Договорились же: стольник с носа за портрет. А ты чё творишь? Берешь вдвое меньше…» Я усмехнулся: «Послушай, за такую работу вообще стыдно бабки брать, разве что – за бумагу и карандаш…»

Мишка насупился, поддернул носом свои круглые очки – он это классно делал: дужки держались плохо, и очки постоянно сползали на кончик носа, и тогда Мишка сморщивался и водил «рубильником» из стороны в сторону, пока его «велосипеды» не занимали привычное положение.

«Чё ты гонишь? – возмутился он и презрительно скривился: Классик сраный! Ты выше всех себя ставишь, да? Ну какого х… сюда ходишь, всю тусовку парафинишь? Сказано: стольник – значит, цену не спускай. Ты усёк наконец или ещё надо объяснять? – и выразительно кивнул в сторону тёмных аллей парка. – Вон там, в кустах, и объясним…»

Девица, которая мне позировала, уже начала тревожно поглядывать в нашу сторону. Фактуристая такая девица: ни выпуклостей,ни углублений, зато ноги чуть ли не из ушей растут, просто замечательные ноги, люкс! Я успокаивающе помахал ей: сейчас, мол, вернусь, детка. А Мишке сказал: «Извини, старик. За эту пачкотню я денег вообще бы не брал. Нужда заставляет. А во сколько я себя оцениваю – это моё дело, понял?»

«Ну-ну», – сощурился Мишка.

«Х… согну», – нагло ответил я.

А девицу я всё-таки дорисовал, эдакий весёлый шарж: голова, очень даже похожая на оригинал, и сразу – пара стройных ножек, а на полу – золотая туфелька.

«О! – девица цокнула языком. – Как интересно! Сколько я должна?»

«Нисколько, – ответил я, собирая этюдник. – Дарю! Гуд бай, дарлинг…»)

– И всё-таки постарайтесь, пожалуйста, вспомнить, – настаивала Римма Петровна. – Дело в том, что тот человек, о котором веду речь…

– Не помню. Не видел я его!

–… входит в доверие, узнает привычки нового знакомого, изготавливает дубликаты ключей и совершает кражу, – продолжала эта зануда. – Конкретное воплощение криминального сценария, конечно, отличается в деталях, но его основа одна и та же.

– Понял, – сказал я. – Однако новых знакомых у меня нет…

– Вы уверены? – Римма Петровна вздохнула, я услышал, как она снова чиркнула спичкой. – Ну что ж, сценарий, видно, изменён. И всё же, если что-то вспомните, то позвоните…

Короткие гудки в телефонной трубке совпали с тихим, но явственным шипеньем. Господи, я совсем забыл, что поставил на плиту турчанку!

Чайник сжёг. Турчанку тоже чуть не постигла та же участь. Да что ж это за напасти?

К чёрту! Выдерну телефонный штепсель из розетки… Ни с кем не хочу говорить. И слышать никого не хочу. Не получается настоящий кофе – положу в чашку растворимый. Наверное, скоро вообще придётся перейти на эрзац. Как бабушка учила? Горсть желудей, горсть сухих корней одуванчика. Обжариваешь… Интересно, масло надо лить на сковородку? Не помню… Ладно, обжариваешь – как умеешь, перемалываешь, добавляешь, если есть, муку из жареных зерён сои (надо говорить: бобов! тоже мне, умник: соя – не горох), эту смесь заливаешь горячей водой и минуты две кипятишь. Получается бурда, смутно напоминающая плохой индийский кофе. Ещё надо умудриться «включить» фантазию на полную катушку, чтобы обдурить самого себя. Эрзац, он и есть эрзац.

Кажется, этот рецепт из той, «германской», жизни бабушки…