Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А если нет, то я чудовище, да? Кто мне докажет, что…
— Что?
— Балтимор! Если бы ты знал, что я пережила там, в Балтиморе! Там убивают друг друга за кулек конфет. А уж машина…
— Я могу отдать вам карабин, если вы не доверяете.
Дождь уже шел.
— Я босая, — сказала Эми. — Мои ноги в таком состоянии…
Уолден открыл рюкзак и вывалил почти всё его содержимое. Кроссовки были на дне.
— Я вынул стельки, но ничего, в них можно ходить.
Эми взяла их, грязные, негнущиеся.
— Я еле стою на ногах, как, по-твоему…
— Мы не можем здесь оставаться, мэм. Даже вы. Я не знаю, что с вами случилось, но вы не можете здесь оставаться.
— Что со мной случилось?
Печальная улыбка озарила ее лицо.
— Что со мной случилось, что со мной случится теперь… мне плевать, мой мальчик.
— Нас двое, — выдохнул Уолден, — нас двое…
— Ну и тем хуже, — пробормотала Эми. — Надо уметь смиряться. Так, наверно, было суждено.
Она села на землю и надела кроссовки, зашнуровала их, потом подняла свою полотняную сумочку. И так они пошли в лес, сначала мелкими шажками. Как только они оказались под деревьями, стало почти темно.
С полчаса Эми хромала и морщилась, но шла довольно уверенно, выбирала тропинки, пересекала поляны. Когда листва стала гуще под свинцовым небом, она заколебалась.
— Кажется, туда, думаю, да, но, знаешь, мы не найдем ее до темноты. Я даже боюсь, что мы заблудимся. Если ты знаешь поблизости недорогой отель — скажи, сейчас самое время.
Уолден удивился, услышав, что Эми шутит. Как сказал бы отец, она была не из тех, кто глотает шутников на завтрак.
— Я уже ночевал прошлой ночью в лесу. Ничего, не умер, — сказал он, стараясь, чтобы это прозвучало лихо.
— Что ж, как только найдешь подходящее место…
Вскоре Уолден ткнул пальцем в нагромождение скал, где треугольник сумрака обозначал убежище. Вблизи пещерка разочаровала, она оказалась тесной и неглубокой. Но, по крайней мере, это не была медвежья берлога. Уолден вспомнил кровать в бревенчатой хижине, как он боялся, что придется делить ее с Джеком. Здесь было еще меньше пространства, и спать, понял он, будет еще неудобнее.
— У меня есть одеяло, — сказал он. — Боюсь, оно немного промокло.
— О, а у меня…
Сумка у Эми была небольшая, но в ней уместилось сложенное как минимум в пять миллионов раз полотнище ультратонкого пластика, какие используют в походах. Устраивались долго, толкаясь и извиняясь. Прижавшись друг к другу, они умостились под скалой до середины тела. Одеяло сохраняло тепло, а пленка защищала от дождя оставшиеся снаружи ноги. На такой комфорт они и не надеялись. Едва Уолден улегся, его посетила важнейшая мысль.
— У вас не найдется ручки, мэм? Чего-нибудь, чтобы писать?
— Нет, не думаю.
— Что угодно, хоть кусочек угля.
— Угля? Ну конечно, он у меня всегда при себе.
Вторая попытка пошутить. Эми начинала походить на нормального человека.
— Постой, кажется, есть. У меня есть чем писать на лице. Тюбик губной помады. Женщина остается женщиной до конца. Я ушла с губной помадой! Не говори мне, что она тебе нужна.
— Пожалуйста. Мне надо кое-что написать.
Эми извернулась и вложила ему в ладонь холодный цилиндрик. Уолден оттолкнул их сооруженную на скорую руку постель, отбросил одеяло, выбрался из укрытия. На скале, освещенной призрачным лунным лучом, он ухитрился написать: 12 л 7 м 9 д.
Двенадцать лет, семь месяцев и девять дней.
Он вернул Эми помаду с раздавленным кончиком.
— Странный ты парень, Уолден. Уолден… Ну и имя, боже мой, что за имя!
Тучи сгущались. Дождь усилился, капли били их по ногам, и это раздражало. Оба пребывали примерно в одном и том же состоянии духа. Они не могли опомниться, оказавшись там, где были, в компании совершенно незнакомого человека. Ни у него, ни у нее сна не было ни в одном глазу.
Вытянувшись, как стрела, Уолден старался не шевелиться, хотя все мускулы у него болели после дневного похода по земле и по воде и тело чесалось под влажным теплом одеяла.
— Вы часто здесь бываете? — спросил Уолден.
Эми не ответила.
— А в Балтиморе? — настаивал он.
— Не говори, что мне придется еще и свою жизнь рассказывать!
— Пожалуйста. Уже шесть дней я ни с кем не разговаривал.
Он забыл про Читу и Тарзана, да оно и к лучшему.
— Когда я была моложе, я раздавала на улицах «Стрит Войс». Это бесплатная газета, ее выпускают честные люди, которым невыносимо жить в городе, где совершается двести-триста убийств в год. Я не представляла себе, что будет дальше.
Уолден почувствовал, как прижавшаяся к нему женщина вздрогнула. Но продолжения не последовало.
— Что случилось?
— Мой сын умер. Насколько я поняла, он упал замертво в наркопритоне на Монро-стрит. Вместо того чтобы вызвать скорую, эти подонки выбросили его на пустырь. Когда мне сообщили, было уже поздно. Я…
Эми сглотнула слюну и договорила:
— Я не знала, что он принимал наркотики. Знала, что он крал у меня деньги, даже видела, что из дома исчезали некоторые мало-мальски ценные вещи, он продавал их, понимаешь, но… Боюсь, многие матери такие, как я. Иногда предпочитаешь прятать голову в песок, чем оказаться лицом к лицу с действительностью.
Повисшее между ними молчание, казалось, ничто на свете не могло нарушить. Дыхание Эми стало глубже, ровнее, и Уолден решил, что она уснула. Он слушал хлюп! хлюп! дождевых капель по тонкой пластиковой пленке, далекие крики ночных птиц. Надтреснутый от горя голос Эми вонзился ему в сердце.
— Мы с мужем покинули Балтимор. У меня никого больше не было кроме него, а у него никого кроме меня. Он тоже умер три недели назад. Теперь у меня нет больше никого и ничего. Когда теряешь ребенка, думаешь, что это конец всему. А потом теряешь любимого человека, и вот тут-то это действительно конец.
Снова наступило молчание, такое тяжелое.
— Вообще-то мне так и не удалось вырваться из этого города. Мы жили в Портленде, недалеко отсюда, в Мэне. Я работала в офисе заместителя прокурора. Трудно было не быть в курсе того, что происходило в Балтиморе. Вся эта кровь… все эти молодые люди, убитые ни за что… конца этому не было. И я не могла не знать. Каждый раз я снова видела моего сына. Вот моя печальная история, Уолден Стивенсон.
Лишь через несколько долгих секунд Уолден среагировал.
— Но я не говорил вам мою фамилию! Откуда вы ее знаете?
— Уолденов не двенадцать на