Я снял повязку, когда она бинтовала мое плечо, израненное бивнем кабана, пробитое насквозь. У нее были теплые маленькие ручки и очень тонкие пальчики. Они прикасались очень нежно, осторожно. Я слышал только ее дыхание и чувствовал запах ее кожи. Ладан и что-то еще. Едва уловимое. Как лесная свежесть. Впервые меня повело от запаха и легких касаний. Трахнуть монахиню молчальницу не это ли способ наплевать в лицо тому, кто прибрал мою семью и заставил умереть в самых страшных мучениях. Я не просто в НЕГО не верил. Нееет. Все хуже. Я ЕГО ненавидел.

Сорвал повязку и встретился взглядом с голубыми глазами и тут же они начали менять цвет. Она смотрела на меня и радужки ярчали, менялись, словно насыщаясь изумрудным пока не засверкали зеленым. Такие глаза могли быть только у моей будущей жены. И все демоны, живущие внутри меня, оскалились, задрожали от этой красоты. Я видел предостаточно женщин. Я трахал их в таком количестве, что они все были для меня на одно лицо… Но я никогда не видел такой красоты. Словно сам Сатана насмеялся над простыми смертными и послал на землю свое самое ядовитое и самое прекрасное творение, предназначенное сводить с ума простых смертных.

Этот приоткрытый рот, эта прозрачная светлая кожа, словно подсвеченная изнутри, эти бархатные ресницы. Я не мог поверить, что она скоро станет моей.

До ее совершеннолетия оставалось два года.

Шестнадцать. Совсем еще ребенок. Я забыл о своей клятве мести, я забыл обо всем. Черт! Я, наверное, даже поверил, что она ведьма потому что меня еще никогда вот так не уносило. Смотрит мне в глаза своими, расширенными от ужаса, а я, усмехаясь, позволяю ей забинтовывать мое плечо. Нежная, невесомая, излучающая какой-то внутренний свет. Чистая. Да, она мне показалась именно чистой. После всей той грязи, что я видел. Сама невинность, приплывшая в когти самого дьявола во плоти, который заключил сделку по которой получил всю ее с потрохами в свое распоряжение и собирался выпотрошить ее в первую же брачную ночь… а сейчас увидел и… Все. Странные чувства. Я никогда не ощущал ничего подобного. Но ее хотелось защищать. О ней хотелось заботиться. Представил, как толпа осатаневших фанатиков врывается в монастырь и убивает ее и меня всего дернуло от ужаса и ярости. Не дам. Мое.

Она пробуждала волну адской похоти и такую же волну необъяснимой нежности. Она не выдала наглого крестьянина, посмевшего пялиться на нее, а я больше не мог найти себе покоя.

Первая слабость, первое влечение, первое сумасшествие. Все первое. Я никогда не испытывал ничего подобного. Но я вдруг понял, что стал слабым и уязвимым именно в тот момент, когда впервые посмотрел в ее зеленые глаза. Для меня они стали такими… Изменились. Как и тогда, когда держал младенцем на руках. Моя. Мне предназначена кем-то свыше… И я более чем уверен, что самим дьяволом.

Я думал о ней днем и ночью. Вспоминал эти минуты, проведенные наедине и ненавидел время. Ненавидел те два года, что мне нужно было ее ждать.

И я ждал. Приезжал и кружил вокруг монастыря в надежде увидеть издалека. Подсмотреть как черная вереница монахинь идет к ручью по воду или несет чаны с грязным бельём, чтобы стирать прямо там. Темной тенью я следовал рядом. Выискивал ее силуэт среди толпы и жадно пожирал взглядом. Она нравилась мне даже в этих убогих тряпках, запечатанная по самый подбородок. Мое больное воображение рисовало ее голой. В распахнутом вороте монашеской сутаны я представлял себе ее голую грудь и мне хотелось выть от желания увидеть все это на самом деле.

Ветер треплет ее каштаново-золотистые волосы, рассыпает по спине… а я представляю, как сожму их в ладони, когда возьму ее впервые на брачном ложе. Я разглядывал ее, спрятавшись, как зверь за кустами. Ее нежность впивалась в меня острыми шипами и раздирала мне нервы. Хрупкая, воздушная, невесомо-недоступная. Стягивает с себя черные одеяния и меня всего трясет от того что вижу ее в тонкой белой сорочке. Медленно идет в воду, а я сжимаю всю силу воли в кулак… сжимаю все сильнее и сильнее. Чтобы не напасть на нее и не разорвать ее непорочность прямо сейчас. Не дожидаясь свадьбы и ее совершеннолетия.

Стоял там за деревом и яростно мастурбировал, глядя как она плещется в воде совсем рядом….

Тогда я оставил ее там одну и больше не приезжал.

Два года ожиданий. Два года я не нападал на Блэр. Два года я отсылал ей подарки и ездил каждый месяц к проклятому монастырю… Два проклятых года, чтобы получить отказ!

Сучка сказала мне НЕТ. Посмела пойти против воли отца. Приняла решение дать отрезать себе язык, но не стать Элизабет Ламберт. Так этому и бывать. Она не станет Ламберт никогда. Она будет Блэр, и я грязно отымею каждую букву ее имени и фамилии. Шлюха Блэр. Ведьма Блэр. Подстилка Блэр. Королевская тряпка Блэр.

* * *

Я распахнул двойные дверцы залы и вышел навстречу своей будущей жене — Агнес Монтгомери. Она обернулась ко мне и ее большие голубые глаза вспыхнули радостью. А я не ощутил ровным счетом ничего… Ничего, кроме раздражения.

— Мы обвенчаемся в ближайшие дни. Я нашел для нас оллу.

И радость в глазах тут же погасла.

— Так скоро?…Я думала это случится после медового месяца и коронации.

— Конечно скоро. Разве мы не сочетаемся браком, чтобы произвести на свет наследника и объединить наши земли?

Она вела меня по узкому коридору, удерживая в руке канделябр с тремя зажжёнными свечами. Чопорная, в белоснежном чепце, вышагивала по шахматному полу, как призрак. Подчеркивая своим присутствием всю нереальность происходящего. А у меня в висках пульсировали ее слова… я все еще не могла прийти в себя после сказанного.

— Господин решил, что отныне ты будешь выполнять высшее предназначение, — выдала таким тоном, будто сообщила мне о выборах в президенты. Только от чего-то это высшее предназначение казалось мне еще более оскорбительным, чем угроза отправить меня мыть ночные горшки.

— Какое предназначение?

Спросила я, но она смаковала каждую секунду моего неведения. В ее руках была власть в этот момент. И, как любые жалкие людишки, дорвавшиеся до власти, она использовала ее по максимуму, наслаждаясь моим неведением и смятением.

— Которого лично для меня ты не достойна! — она бросила взгляд на мою руку, и я невольно дернула вниз манжет, прикрывая клеймо, которое постоянно пыталось жить своей жизнью и теперь обвивалось вокруг запястья, обвивая его кольцами змеиного тела. — Но я расскажу, объясню всеее, особенно последний пункт.

Я не могла понять ее ненависти ко мне, не могла понять почему она чуть ле содрогается от нее каждый раз, когда смотрит на меня и ее пергаментная кожа приобретает сероватый нездоровый оттенок.

— Сегодня вечером тебя посвятят в оллы. Ты станешь сосудом, который выносит дитя для герцога.

Дитя? Мне показалось, что в этот момент меня укололи длинной острой иголкой прямо в сердце, загнали ее глубоко и несколько раз провернули. Какое дитя? О чем она вообще говорит. Я даже не поняла ее первое предложение… Я пойму позже. Ооо, у меня будет много времени на осознание всего, что приготовил для меня герцог, мой бывший муж ли кто он там черт его раздери, что прячется под этой оболочкой? Какая тварь или… я сошла с ума окончательно.