— Что с ним? — осведомился Извольский, когда раненного уложили на траву.

— При отходе… В спину… Шальная… — тяжело дыша, объяснил Кролик. — «Чехи» совсем обезумели от страха — до сих пор не угомонятся…

— Слышим, — проворчал помрачневший Жорж, осторожно освобождая капитана от тяжелого «лифчика» — разгрузочного жилета и расстегивая камуфляжную куртку.

— Позвольте, я осмотрю, — предложила Северцева, — нас полгода натаскивали по оказанию экстренной медицинской помощи.

— Сядьте подальше, барышня, — строго осадил подполковник, даже не посмотрев в ее сторону.

Та одарила его испепеляющим взглядом и отошла с гордо поднятой головой. Однако, устроившись неподалеку, все ж продолжала незаметно наблюдать за слаженными действиями мужчин…

Когда с Одинцова аккуратно сняли насквозь пропитанную кровью одежду, взорам открылась ужасающая картина: пуля приличного калибра вошла в спину немного под углом и сантиметров на пятнадцать ниже левой лопатки, насквозь прошила легкое и брюшную полость, напрочь разворотив при этом кишечник с селезенкой. Темное багровое месиво, едва удерживаемое до сего момента камуфляжкой, да плотно прилегавшей к телу форменной футболкой, медленно расползлось по краям рваной, безобразной раны на животе…

Сначала раздался судорожный всхлип — Арина, отвернувшись от страшного зрелища, закрыла лицо ладонями и изо всех сил пыталась сдержать рвавшийся изнутри крик отчаяния. Болотов с бледным словно мел лицом закашлялся и, не выдержав, покачиваясь, медленно побрел в сторону. Скоро бедолагу тошнило за ближайшими кустами… Потом от обреченного товарища отошел молодой Яша Лунько. Ярцев зло сплюнул под ноги и приглушенно матюкнулся. И только опытный и много чего повидавший Кравчук без проявления эмоций взирал на умирающего коллегу…

— Узнаешь? — справился Извольский у прапорщика.

— А то… Из старого английского «Бура» шарахнули. Только он способен такое с человеком сотворить…

Командир пощупал пульс на запястье капитана — тот едва теплился в обескровленном, холодеющем теле.

— Ты прав, старина, — прошептал он и, помедлив, добавил: — Увы, но остается только одно… Возражения имеются?

— Какие уж тут, к ё… матери возражения!? — махнул рукой Кравчук. — Была б хоть капля надежды, а ему от силы минут тридцать осталось… И не дай бог перед смертью очнется — сами помрем от его страданий! Коли, Палыч — другого выхода нет!..

Теперь два ветерана смотрели на подрывника… Поигрывая желваками на скулах, старлей тоже попытался отыскать пульс, но не на руке, а на шейной аорте друга. Немного помедлив, кивнул, соглашаясь с их решением и, нервно закурив сигарету, отвернулся…

— У меня есть аппаратура спутниковой связи — давайте вызовем вертолет… — вдруг предложил вышедший из-за кустов майор ФСБ, вытирая платком губы.

— Аппаратура — это, конечно, неплохо. Но смысла нет… И вертолет не поспеет, и себя рассекретим, — Георгий подтащил камуфлированную куртку Одинцова и, словно зная где у того что лежит, уверенно извлек из нарукавного кармана несколько запечатанных в герметичную упаковку ампул с иголками на конце. Три с промидолом бросил Ярцеву, одну — чуть отличную от других положил рядом. Затем выудил откуда-то из-за пазухи фляжку и молча подал Кравчуку. Тот сделал глоток и передал емкость Олегу, старлей же, в свою очередь хлебнув спирта и не отыскав поблизости Лунько, протянул ее Болотову. После майора фляжка вернулась к хозяину. Тот уже приготовил шприц-тюбик; еще раз всмотрелся в серое лицо Игоря, которого знал немногим более суток и залпом допил содержимое посудины…

— Вы в своем уме?! Вы что собираетесь делать? — срывающимся голосом громко выговорила девушка. — Да вы… Вы уже законченный алкоголик и перестали что-либо соображать!.. А остальные… Остальные просто вынужденно подчиняются вашему сумасбродству!..

Широко раскрытыми и полными ужаса глазами она уставилась на иглу, что поблескивала в руках подполковника. Такие ампулы с сильнейшим ядом мгновенного действия таскали с собой по лесам и горам все сотрудники «Шторма». Таскали и применяли в двух случаях: во-первых, чтобы не оказаться в плену у моджахедов и не подвергаться мучительным пыткам, ибо спецназовцам на бандитское снисхождение рассчитывать не приходилось. А во-вторых, ежели угораздит получить тяжелое, несовместимое с жизнью ранение, сделать смертельную инъекцию самому или же принять по негласному закону данное облегчение от товарищей…

Не обращая внимания на нервный срыв девицы и вкалывая тонкую иглу в предплечье Одинцова, Жорж шептал:

— Прости меня, капитан. Прости…

— Все равно выхода нет!.. Все равно… — повторял снайпер, стянув с головы темно-зеленую панаму и чуть заметно раскачиваясь.

— Прощай, Игорь, — едва смог выдавить Ярцев, забывший об истлевшей до фильтра сигарете.

Девчонка тихо плакала, сидя на своем объемном ранце и уткнув голову в колени. Пытаясь успокоить ее, рядом что-то нашептывал Лунько, легонько поглаживая Арину по предплечью. В трех шагах от них, стараясь не смотреть на последние мгновения жизни почти незнакомого человека, стоял все такой же бледный, задумчивый Болотов. А еще дальше — под сенью крепкого граба, трое спецназовцев молча прощались с товарищем…

Они похоронили его на самой вершине, не оставив ни одного приметного знака на могиле. Более того — как могли, замаскировали последнее пристанище капитана, дабы озверевшие от бессильной злобы муслимы не нашли и не осквернили его останков.

— Куда теперь? — устало спросил Извольский.

— Итум-Кале, за Аргуном, — упавшим голосом отвечал разведчик. — Там, вероятно, придется подождать…

— Почему?..

— Место дислокации банды Хамзата Габарова нами не установлено, но точно известно, что каждую неделю он на пару дней спускается с гор и проводит их в собственном доме на окраине аула. В это время его опричники запасаются провизией, медикаментами, боеприпасами…

— Понятно.

Подполковник не стал доставать из жилетного кармана сложенную карту — дорога до названного Сергеем селения была ему и без того хорошо известна. До захода солнца им предстояло дойти до Аргуна, а до утренней зари Извольский собирался дать людям передохнуть.

Прежде чем начать марафонское движение, он обвел взглядом лица подчиненных…

Лишь прапорщик Кравчук как всегда оставался спокойным и невозмутимым. Ярцев же, позабывший на время о своих шуточках, был молчалив и сосредоточен. Лунько не поднимал на товарищей взгляда, в движениях молодого лейтенанта царила неуверенность. Болотов казался подавленным — вероятно, впервые воочию лицезрел гибель того, кто совсем недавно улыбался, говорил и шел рядом. Северцева то ли стеснялась непросохших на щеках слез, то ли попросту не желала смотреть в сторону ненавистного командира и, отворачиваясь, нервничала, ожидая скорейшего ухода с этой проклятой возвышенности с идиотским названием.

«Ничего, это последствия обычного „обморочного романтизма“ и подобный катарсис новичкам не во вред, — подумал Георгий, забрасывая на плечи ранец. — Эта психотерапия избавит от ложных страхов и переменит отношение к самим себе. Ничего, скоро лед тронется…»