В той жизни бывать здесь мне не доводилось, хотя кое-что слышал об этом баре краем уха. Например, что основал его какой-то белоэмигрант. Как явствовало из вывески возле входа на русском и английском языках, этим белоэмигрантом в 1927 году был штабс-капитан Евгений Васильевич Ревенский. А сейчас, как я узнал позже, заведением управляет его внук Кирилл Иннокентьевич.

Убранство бара соответствовало названию. На крепких дубовых столиках, сработанных показательно кондово, вышитые рушники, самовар за стойкой, а в углу – двухметровое чучело медведя с бочонком в лапах. На бочонке жёлтыми буквами намалёвано «Мёд». На небольшой сцене трио музыкантов в вышиванках, подпоясанных красными шнурками, шароварах и сапогах, аккомпанировали парой гитар и скрипкой, ряженой под цыганку тётке лет сорока, грустно исполнявшей «Он уехал».

Сейчас здесь было не столь многолюдно, причём общались посетители в основном на английском. Только из-за одного столика слышался диалог на великом и могучем, где двое мужчин довольно громко обсуждали какие-то радиовещательные дела и свободу слова в СССР. Один из них, чернявый, выделялся залысиной и своим очень крупным носом, второй, обладатель посеребрённых висков, напротив, был обычной славянской внешности.

– Пойдём туда, – кивнул Эндрю, поманив всех за собой к свободному столику в углу бара.

Только мы заняли места, как тут же появился официант, по виду вылитый половой. Выряженный, как и музыканты, в псевдорусском стиле, с полотенцем через руку и аккуратным пробором на голове.

– Добрый вечер, леди и джентльмены! – на чистом английском обратился он к нам. – Меня зовут Василий, сегодня я буду вас обслуживать. Что будете заказывать?

– У вас есть карта меню? – спросил я на русском, заставив официанта удивлённо приподнять брови. – Вас же Василий зовут, – перешёл я на английский. – Значит, вы русский или потомок русских, должны понимать язык предков.

– Хм, – смутился официант, – на самом деле я Стивен, уроженец Суссэкса, и мои предки всегда жили на земле графства. А это имя мне дал наш хозяин.

– Понятно, – ухмыльнулся я, глядя на откровенно веселившихся друзей. – Ладно, бог с ним, с происхождением, что там с меню?

– Один момент!

Стив испарился, и через полминуты нарисовался снова. Теперь уже с большой красной папкой, на обложке которой была изображена символизирующая Россию игрушка – та самая матрёшка, в честь которой и назвали харчевню, то есть бар.

Меню было также на русском и английском языках. От борща и пельменей я отказался, потому что никто из нашей компании их не хотел. В итоге мы выбрали свиные рёбрышки, грибы в сметане, солёные огурчики и помидорчики, квашеную капусту и, по моему совету, расстегаи. Из напитков Эндрю заказал бутылку русской водки, которую намеревался опростать с нашей помощью.

– Итак, за рождение новой группы! – поднял рюмку продюсер, когда мы разлили сорокаградусную.

Чокнулись по русскому обычаю, опрокинули… Ничего так на вкус, и прошибает вдобавок. Все поморщились, Хелен прикрыла рот ладошкой, а несчастный Юджин закашлялся, на его глазах выступили слёзы.

– По-моему, тебе одной рюмки хватит, – сказал я скрипачу, вытиравшему платком запотевшие линзы очков. – Эй, официант! Для молодого человека принесите что-нибудь безалкогольное. Клюквенный морс? Отлично.

Короче, бутылку мы прикончили минут за пятнадцать, и Олдхэм заказал вторую. После очередной рюмки я спросил Эндрю:

– Слушай, а почему бы вашей группе не придумать собственный символ?

– А что ты предлагаешь?

– Ну, например, оригинально смотрелись бы красные губы и высунутый между ними язык. Есть ручка или карандаш?

Карандаш нашёлся, и я тут же на салфетке набросал хорошо знакомый всем поклонникам рок-музыки бренд, который тут пока ещё никто не придумал. Честно говоря, не знаю, кто был его автором на самом деле, слухи ходили разные, но теперь, похоже, все лавры достанутся мне.

– Егор, не забыл, что собирался зарегистрировать свои песни? – напомнил мне после следующей рюмки Эндрю.

– Точно, завтра же отнесу тексты и ноты…

– Вот-вот, а то что я буду с каждого концерта своих парней твои проценты высчитывать? Пусть этим занимаются те, кто за это деньги получает.

– Кстати, как дела у твоей подопечной Марианны Фэйтфул? – поинтересовался я у Эндрю спустя ещё какое-то время.

О том, что он продюсирует ещё и эту сексуальную девицу с ангельским голоском, я узнал не так давно. Услышав её имя, порылся в памяти, и вспомнил – да, был такой персонаж, пересекавшийся с Роллингами, кое-что уточнил, оказалось, что её главным хитом является песня As Tears Go By, написанная для Марианны как раз Jagger & Co. Правда, в конце 1960-х певица крепко подсела на наркоту и исчезла с музыкального небосклона.

– Девка совсем помешалась на красивой жизни, стала законченным шопоголиком, – криво ухмыльнулся Олдхэм. – Всё, что зарабатывает, спускает на шмотки. Да и к травке неровно дышит. Пытаюсь её образумить, но пока мало получается. Кстати, надо вас как-нибудь познакомить, она тоже интересовалась тобой.

Тем временем «цыгане» завели «Платочек-летуночек», которую я когда-то слышал в исполнении Аллы Баяновой.

– Егор, у вас на родине все поют такие песни? – негромко поинтересовалась Диана.

– Это так называемый фольклор, дань истории России и других народов, населяющих мою большую страну, – объяснил я, косясь на пьяненькую Хелен. – То есть люди надевают старинные костюмы и поют такого рода песни. А есть эстрада, другие жанры, так что поверь, в СССР много чего интересного происходит в шоу-бизнесе. Кстати, не без моего участия, – это уже намёк на своё недавнее прошлое.

А ещё через рюмку, когда музыканты сделали паузу и в полном составе ушли перекусить или перекурить, я встал и решительно, почти твёрдой походкой, направился к маленькой сценке, где на стойках стояли две гитары. Взяв одну, под удивлёнными взглядами присутствующих уселся на высокий стул и объявил:

– А сейчас, уважаемые гости бара Matreshka, прозвучит песня Владимира Высоцкого «Вцепились они в высоту, как в своё…».

Понятно, что без присущей только Высоцкому хрипотцы вещь звучит по-другому. Но если она исполнена с душой, можно простить это небольшое несовпадение. А я в тот момент был прилично поддатым, энергия из меня пёрла и требовала выхода.

Вцепились они в высоту, как в своё.

Огонь миномётный, шквальный…

А мы все лезли толпой на неё,

Как на буфет вокзальный…

Закрыв глаза, я что было сил надрывал связки, которые за почти два часа после окончания концерта более-менее восстановились, и думал, что меня сейчас вышвырнут из бара пинками. Но отступать было поздно.

Закончив петь, я поставил инструмент на место. Хозяин гитары стоял рядом со сценой вместе с коллегами и «цыганкой», и они пялились на меня со странным выражением на лице. К слову, не только они, но и другие присутствующие. И тут носатый, говоривший по-русски, зааплодировал. Его товарищ, чуть погодя, тоже. Через несколько секунд к ним присоединились и англичане, которые вряд ли что поняли из услышанного, но поддались стадному чувству. Мой столик не отставал, особенно старалась Хелен.