время внедрения освободительной реформы «освободить начальников губерний от председательства во всех подведомственных им губернских учреждениях, [возложив его] на вице-губернаторов. Вследствие сего самим губернаторам легко будет наблюдать за порядком исполнения [царских] положений об улучшении быта крестьян», поддерживая «при этом спокойствие и общественную безопасность»; 5) «предоставить начальникам губерний устранять всех полицейских чиновников, определяемых и по выборам, и от правительства, кои окажутся неблагонадежными или неспособными к беспристрастному действию при введении нового порядка»; 6) «ассигновать в распоряжение начальников губерний особые суммы на экстраординарные расходы»; 7) «снабдить губернаторов особою инструкциею, которая впрочем не прежде может быть составлена с должною ясностию и определительностию, как по рассмотрении положений губернских комитетов. В этой инструкции [следует] указать и объяснить меры, которые должно будет принимать как против крестьян, так и помещиков, [в случае] затруднений и препятствий [с их стороны] ко введению новых положений»; 8) на случай необходимости задействовать воинские части заранее «снабдить [их] начальников надлежащими наставлениями [и в том числе] ясно определить отношения [их] к гражданскому ведомству[176].

Соглашаясь с первым пунктом, Александр остался при убеждении, что этого недостаточно без учреждения временных генерал-губернаторств. В любом случае, утверждал он, генерал-губернаторы более эффективно, нежели гражданские власти, сумеют реализовать надлежащие для освобождения крестьян меры, описанные Ланским. Последний был потрясен столь резкой отповедью государя[177]. В письме Александру от 7 августа 1858 года министр засвидетельствовал, что записка вполне отражала собственную его позицию, огласить которую он взялся сугубо из преданности государю и многолетнего опыта государственной службы. К этому Ланской присовокупил прошение об отставке, которую в силу до конца не ясных причин – возможно, из-за восприятия Ланского и его ведомства как некоторого символа освободительного дела – Александр не одобрил, попросив министра остаться при занимаемой должности и настояв, чтобы Главный комитет не дал хода проекту Муравьева[178].

Ланской поддерживал регулярные государственные институции, приравнивая их ко внутренней иерархии МВД, а значит, в конце 50-х годов он (а также и Арцимович с Милютиным) понимал под «децентрализацией» исполнение принципа депарламентаризма, по Сперанскому. Такой взгляд подразумевал перестройку традиционной министерской власти с отходом ее от личностной составляющей без ущерба для власти центрального правительства. То был насквозь державнический взгляд, но именно в институциональном смысле, принятый впоследствии в качестве кредо рядом европейских и русских бюрократических реформаторов конца XIX столетия. Однако было бы ошибкой, подобно Старру, искать здесь полномасштабную идеологию децентрализации с ослаблением бюрократического контроля над губерниями; также было бы не менее ошибочно клеймить Александра II и Муравьева «бюрократическими централизаторами», игнорируя их презрительное отношение к государственным образованиям, которые они якобы стремились укрепить.

Прояснить данную проблему, прочитывая коллизии 60-х – 70-х в контексте конца 50-х, довольно сложно: в силу того, что в 1858–1861 годах еще не существовало земств, отстаивание гражданской власти против учреждения временных генерал-губернаторств представляется прогрессивным. Впоследствии (с 1864 по 1878 год) и Валуев, и Тимашев также предпринимали попытки укрепить гражданские власти и контроль МВД над губерниями, однако же исследователи рассматривают их политику как направленную на обеспечение полного контроля центральной власти над земствами, новоявленными судебными органами и губернскими служащими прочих министерств [Starr 1972: 330–342; Yaney 1973: 328–347; Веселовский 1909–1911, 3: 119–140]. Если вкратце – политика МВД того времени по усилению власти гражданских губернаторов представляется триумфом бюрократической централизации. И хотя политика Ланского и Валуева, вероятно, рождалась из совершенно различных настроений, на практике разница между «децентрализацией» первого и «централизацией» второго была невелика. Ланской и его подчиненные мало верили в российское губернское общество, и особенно в местное дворянство, намереваясь, по сути, так перестроить существующий государственный аппарат, чтобы провести необходимые социальные и экономические реформы сверху.

Свой державнический дух и настроенность против нобилитета Ланской выказал, сделав все, что было в его силах, чтобы всячески уволить от деятельного участия в выработке освободительного законодательства вызванных в Петербург представителей губернского дворянства. Он также предписал губернаторам запретить обсуждения крестьянского вопроса на дворянских собраниях. В красках рисуя образ преследующей лишь собственные классовые интересы тайной дворянской оппозиции освобождению, Ланской умело подыгрывал опасениям Александра по отношению к политическим амбициям знати и олигархии, укрепляя таким образом его решимость[179].

Подобная же тактика просматривается и в записке Ланского от 31 августа 1859 года[180]. Министр парировал появившиеся в печати намеки помещиков на то, что им будут дарованы политические права, предупреждая Александра о необходимости сильной державной власти для сдерживания подобных притязаний. Так, Ланской писал: «…мои сношения, как официальные, так и частные, убеждают меня, что дворянство в общей массе не может и не должно мечтать о представительном правлении, как совершенно противном и нашим нравам, и степени образования, и коренным государственным интересам»[181]. Далее он распространялся по поводу аристократической чванливости и любви властвовать, предостерегая императора о том, что члены губернских комитетов уже видят себя в качестве представителей местного дворянства, пытаясь организовывать депутатские собрания. Подобные их чаяния министр полагал основанными сугубо на преследовании сословных интересов; вдобавок к тому европейские примеры доказали, что вопрос выкупа (за освобождение) может быть разрешен «властью одного [лишь] правительства». Нынешнее положение России Ланской сравнивал с историческим примером Англии во время реформы Роберта Пиля, утверждая, что дворянство может только выиграть в результате освобождения крестьян, понимают ли это сами землевладельцы или нет, поскольку цена их имений возрастет, а уездная жизнь устроится «на более рациональных основаниях». Несомненно, утверждал он, необходима административная реформа, однако же среди главных виновников расстроенного состояния провинций были выборные судейские и полицейские чиновники из дворян. Заключил Ланской указанием на то, что низкий уровень развития общества препятствовал конституционному строю, а потому «всякая малейшая уступка» в этом направлении «была бы несовместима с достоинством верховной власти». Двусмысленность весьма удачная и явно намеренная – Александр вернул записку с собственноручной карандашной пометой: «…все здесь изложенное совершенно согласуется с моими собственными убеждениями»[182].

Наконец, 19 февраля 1861 года освобождение крепостных крестьян официально началось [Field, 356–357]. Для Ланского и МВД принятие закона являлось лишь мимолетным триумфом: тут же следом маячило невероятное количество связанных с проведением реформы проблем, вкупе со всевозможными социально-экономическими вопросами, которые требовали вдумчивого решения. Ланской сумел сохранить достаточное доверие к себе царя, поручившего ему проведение освободительной реформы, но расположить Александра и к другим идеям министерских реформаторов ему было уже не под силу. Когда закон был уже окончательно принят, Александр решил сделать примирительный шаг навстречу дворянству, чья гордость и интересы были уязвлены принятой реформой[183]: в апреле 1861 года император отправил уже семидесятичетырехлетнего к тому времени Ланского и Милютина в