– Он – орудие разрушения! – выпалила Мириам. – В решающий час он подведет тебя, Беннасио. Ты будешь умирать, а он отойдет в сторону.

– А вот это уже неправда, мэм! – вмешался я, не в состоянии больше молчать. – Я часто, даже очень часто попадаю впросак, но и в дурацком положении всегда стараюсь поступать правильно. Может, вы этого не знаете, но Могар убил моего дядю. Наверно, я и правда частично отвечаю за всю эту кашу, потерю меча и этих рыцарей… за все, что с ними случилось. Короче, так оно и есть, и единственное, что я могу сделать, чтобы все как-то исправить, это помогать Беннасио.

– Нет, я видела. Ты его подведешь, и последний рыцарь падет. – Мириам прищурилась, и сама комната тоже как будто ужалась, а она смотрела на меня с противоположного конца узкого тоннеля, и ее скрюченный палец нацелился мне в нос. – И ты тоже погибнешь, Кропп. Один во мраке там, где нет ни рассветов, ни закатов. Темный пронзит твое сердце, и ты по его приказу умрешь.

После ужина мы с Беннасио сидели в первой комнате. Было уже полвторого, а Беннасио говорил, что мы должны уйти на рассвете, но спать совершенно не хотелось. Я сидел в кресле, которое стояло прямо напротив алтаря Виндимара, и мне казалось, что он вроде как с укором смотрит на меня своими ярко-голубыми глазами.

Беннасио не был настроен болтать. Он оперся локтями на подлокотники, сплел свои длинные пальцы и неотрывно смотрел на огонь в камине.

У меня в голове все еще звучали слова Мириам, а молчание Беннасио ничуть не повышало настроения, и я в конце концов спросил:

– Как вы стали рыцарями? То есть я знаю, что вы рыцари по рождению, но вы же не с пеленок знаете, как биться на мечах и все такое. Как вы научились? В школу рыцарей ходили?

Если Беннасио и понял шутку, то виду не подал.

– Нас обучали отцы. В некоторых случаях, за неимением отца, мы шли в ученики к другому рыцарю.

– А Виндимар?

Судя по фотографии в позолоченной рамке, он был достаточно молод и вполне еще мог иметь отца.

– Отец Виндимара умер до того, как он успел закончить обучение.

– Это вы помогли ему доучиться, Беннасио?

Он промолчал. В комнату вошла Мириам и подала ему большой, суженный кверху бокал с бренди. Она спросила, не нужно чего-нибудь и мне. Я понял, что такая обходительность далась ей с трудом, и ответил, что мне ничего не надо.

Потом Мириам обратилась к Беннасио на их странном языке, а он отрицательно покачал головой. Но она продолжала напирать, и Беннасио в конце концов пожал плечами и махнул рукой, как бы говоря: «Делай, что хочешь, я слишком устал, чтобы с тобой спорить». И Мириам ушла.

– А как умер его отец? – поинтересовался я и приготовился услышать историю о печальном исходе рыцарского турнира.

– На него перевернулась газонокосилка.

– Вы шутите.

– Даже рыцари, Кропп, не застрахованы от нелепого конца.

Вернулась Мириам. На сей раз она принесла длинный черный футляр, который был похож на вместилище какого-то музыкального инструмента. Может, она ожидала, что Беннасио сыграет какую-нибудь траурную мелодию на гобое или чем-то еще? Мириам положила эту штуку ему в ноги и что-то сердито затараторила. Наконец Беннасио ответил ей по-английски:

– Хорошо, Мириам.

– Он бы хотел, чтобы это было у тебя, – продолжила она, будто пытаясь переспорить.

– И я приму в память о твоем сыне, но молю Бога, чтобы не пришлось воспользоваться.

– Ты им воспользуешься, лорд Беннасио. Еще до завтрашнего заката.

После этого она оставила нас одних.

Я кашлянул и спросил:

– А ее предсказания всегда сбываются?

В свое оправдание могу сказать, что вряд ли кому-то хочется умереть во мраке там, где не бывает ни рассветов, ни закатов, да еще после того, как его сердце пронзит некто Темный.

– Я никогда не подвергал сомнению ее дар, – ответил Беннасио. – Но ты, Кропп, должен понимать, что Мириам подавлена горем, а горе всегда вредит нашему сознанию и даже ниспосланному свыше ясновидению. Мириам с рождения Виндимара знала, что его ждет кровавая смерть. Попробуй представить, если сумеешь.

– Да, от такого может в мозгах помутиться. Помню, когда мама сказала, что умирает от рака…

Слова застряли у меня в горле, но Беннасио кивнул, будто понял, почему я умолк, и похлопал меня по руке.

Допив бренди, он сказал, что нам пора спать, потому что завтра мы должны без остановок гнать до самой Канады. Потом последовало еще одно долгое не то обсуждение, не то спор с Мириам насчет того, где и как мы будем спать. Во всяком случае, я так это понял, только я не разобрал, кто победил. Но, судя по злому лицу Мириам и ожесточенному топоту, с которым она проводила меня в спальню, выиграл Беннасио.

Эта комната когда-то принадлежала Виндимару. Ванной там не было, но был туалетный столик с набором чашек на полке и кувшином с горячей водой. Я умылся, почистил зубы и огляделся.

В стене напротив кровати был камин, а перед ним – кресло-качалка. В изголовье кровати висело распятие из золота и серебра. На той же стене, что и камин, висел гобелен. Он выглядел древним, но в то же время не мог быть таким уж старым, потому что на нем красовался мистер Сэмсон в доспехах на большом белом коне, а вокруг него собрались одиннадцать мужчин в пурпурных одеждах со щитами, на которых был изображен всадник. Ну, по крайней мере, тот мужчина смахивал на мистера Сэмсона – у него тоже была большая голова и развевающиеся на ветру золотистые волосы. Из всех одиннадцати я сразу выделил того, что был похож на Беннасио, и рыцаря с глазами, которые были вышиты ярко-голубыми нитками. Этот последний смотрел прямо на меня и наверняка был Виндимаром – красавчиком, как Брэд Питт в молодости, только голубоглазым. Зависть никому не полезна, а я никогда не был завистливым. Но этот парень учился биться на мечах и сидеть в седле, он дал клятву и пожертвовал собой ради благородной цели, а я сидел у постели мамы, беспомощно глядя, как она умирает, и позволял метелить себя на тренировках по футболу.

Открыв шкаф, я увидел там полный набор начищенных до зеркального блеска доспехов, а рядом – шестифутовое копье. Все выглядело так правдоподобно, что я чуть не вскрикнул, потому что мне показалось, будто я угодил в средневековую засаду.

Я очень долго рассматривал доспехи. Их так отполировали, что в каждой пластинке я видел себя. Как минимум двадцать пять отражений Кроппа. Кривые, как в павильоне смеха. Спутанные каштановые волосы, карие глаза, заурядный нос, подбородок, уши, зубы. Если у рыцарей на гобелене и было что-то общее, так это то, что в каждом имелось нечто свое, особенное. Виндимар выглядел самым красивым, Сэмсон – самым благородным, Беннасио – одержимым целью. Но всех отличали уверенный взгляд и волевой подбородок. Я подумал, что если надену эти доспехи, то и со мной случится какое-нибудь преображение, как бывает с кончеными «ботаниками», когда они, став резервистами и надев форму, моментально превращаются в мачо. Но потом я решил, что надеть их будет крайним неуважением к рыцарю, который погиб по моей вине. И я закрыл шкаф.