О дальнейшем думать никому не хотелось.

И потому упования сосредотачивались на «придумке Христаради», и эта придумка обрастала самыми фантастическими деталями.

Как оно всё готовится на самом деле, видели немногие. Даже командир не участвовал в приготовлениях — а они происходили в двух километрах выше моста, где к руслу подступал ещё по-настоящему густой и не прореженный ни осколками, ни порубками лес.

Беседин в это время организовывал подвижную оборону, да так, чтобы немцы как можно дольше не почувствовали, что противостоит им всего полтора десятка автоматчиков и пулемётчиков арьергарда, а не весь партизанский отряд, в котором, по их, немцев, представлениям, было не меньше полутора сотен активных бойцов.

Могло помочь партизанам только одно: здесь, на ближних подступах к основному лагерю, они знали каждый камень, — а камней в этих горах предостаточно и разбросаны они так, будто кто-то большой и сильный, с гору росточком, ковырял склоны исполинской мотыгой, ковырял-ковырял, да утёрся тучей и бросил.

Под валуны и скальные обломки кое-где можно было подкопаться, выцарапать хоть неглубокий, но всё же окопчик, а кое-где и сама природа постаралась, устроила нишку, куда можно спрятаться во время миномётного налёта. А ещё укрытием и огневыми точками служили старые корневища, да и свежий повал — бомбы с «хейнкелей» вывернули с десяток старых деревьев.

И минёры старались, прикрыв почти все проходимые места и несколько осыпей минами. Отечественными и трофейными. Весь запас без остатка израсходовали — без слов было понятно, что ничего на чёрный день или какое-то «авось» откладывать не надо. Чёрный день уже неумолимо приближался, а «авось»… до этого «авось» ещё надо дожить.

А те, кто оставался в арьергарде, и на такую милость судьбы особо не рассчитывали…

Основной отряд — там их и в самом деле было полторы сотни, вот только половина — женщины, дети, старики, больные и раненые, многих из которых приходилось если не нести, то вести, — тем временем скрытно спускался к долине. Ещё одна группа, с полудюжиной отрядных лошадей, навьюченных скарбом или запряженных в волокуши, спускалась по более широкой западной тропе и остановилась у последнего поворота, за которым тропа просматривалась с поста полицаев.

В полутора верстах от первого полицейского заслона находился так называемый Круглый провал. Когда-то в незапамятные времена часть горы, треть примерно, то ли провалилась, то ли обрушилась самоё в себя. Образовался неровный полукруг радиусом метров двести с почти отвесными каменными стенами и неширокой горловиной, обращённой в долину.

Всё это, конечно, за сто тысяч лет занесло почвой, внутри полукруглого углубления с высокими каменными стенами вырастал, много раз горел и вырубался и снова вырастал лес; сейчас он был невысок, но отменной густоты и, поскольку кроны не все облетели, неплохо защищал от «Небесного глаза». Снизу, от горловины конечно же всё было хорошо видно.

Здесь постепенно стеснился почти весь отряд кроме коноводов и арьергарда, ну и авангарда — передовой группы, которая должна смять заслон полицаев и выйти к мосту, как только прозвучит взрыв.

Сходили партизаны в Круглый провал вниз по извилистой, шириной чуть больше метра, трещине в южной стене, — там за столетия, если не за тысячелетия, протопталась тропка и даже что-то вроде каменных ступеней, не таких определённых, как на далёком Шайтан-Мердвене, но вполне соответствующих задаче. Поддерживали друг друга, оскальзывались и, хотя до заслона — все знали, — расстояние было немаленьким, старались не шуметь; даже переговаривались вполголоса.

Сошло уже добрых три четверти народу — внизу были все больные и раненые, все женщины и дети, и часть бойцов, когда Григорий Савич, приковыляв к «горловине», поскрёб никчемушную свою бородёнку и сказал вроде бы негромко:

— А поставит фриц сюда одного-единого станкача, и всех под гребёнку выкосит.

Негромко сказал, вроде как сам с собой рассуждал, а все услышали. И долетел бы бабий вой и детский плач до полицаев, точно бы долетел раньше времени, да Руденко спас.

— Тихо, — веско приказал Тарас Иванович и походя так, без замаха, влепил Савичу оплеуху. С замахом прибил бы точно, а так только за ближний куст завалил.

И продолжил в рифму:

— Не дождетесь станкача, дадут фрицы стрекача.

Потом обвёл глазами народ, развел руки, вывернув ладони — будто в каждой держал по здоровенному караваю, — и закончил по-украински:

— Людонькы, вы ж чого? Хиба ж Везунок колись брехав? Сказав, що высадыть моста — то й высадить, а може й ще когось причепом прыбье. А там ми вже швыденько…

…Взрывчатки в самом деле хватало как минимум на два «быка», то есть мостовые опоры, или на добрых пять диверсий на железной дороге. Но опора у мостка на автомобильной дороге из Белокаменска, где стоял гарнизон и откуда самое большее через полчаса, подними кто тревогу, прикатят пару бронетранспортеров и танкеток, а если понадобится, то и танков, была только одна. А о ближайшей — всего-то за двадцать верст, и всё полем, — железной дороге никто сейчас и не думал.

Думали только о том, как всё сделать понадёжнее, чтобы и вода заряд не повредила, и от вероятного взрыва гранаты неподалёку или на самом плотике, не с детонировал о всё к чёртовой матери и бесполезно.

Думали и о том, как вовремя подорвать фугас; простой ударный взрыватель здесь никак не годился, потому как за время сплава по мелкой и быстрой речушке доброго десятка ударов о каменистое дно не избежать.

Часовой взрыватель, даже два, у Кирилла Степнова, главного отрядного сапёра, имелись, но никто не мог сказать, сколько плотик будет добираться до моста и сколько времени будет находиться у опоры.

О том, что придётся вытерпеть и что надо сделать самому Сергею Хачариди, никто не думал. Точнее, старались не думать, каждый отгонял вредные мысли, а уж если не удавалось совсем отогнать, то пытались, чтобы они проскальзывали побыстрее, не углубляясь. Мол, берётся — так знает, что и как.

Сам плотик сооружали «кубанцы» — так распорядился Хачариди, то ли с учётом их давнего-недавнего концлагерного опыта, то ли потому, что слушались они Сергея беспрекословно. Сказал — чтоб всё выглядело, как две кучки хвороста, сдуру оброненные кем-то в верховье и плывущие по течению, — так и делали.

Хотя основа — подводная часть — у этих кучек была из прочного и вязкого граба, подгонялась полешко к полешку, и скреплялись полешки между собою тщательно. Когда сверху в старательно организованном беспорядке навалили веток и сучьев, по возможности незаметно перевязав их вдоль и поперек проволокой, то в самом деле получилось сооружение, способное выдержать укусы ружейных пуль, очередь МГ-42 и даже, возможно, не сразу развалиться от взрыва ручной гранаты.

Плотики соединял двухметровый тросик, точнее, трофейный провод связи, скрученный вдвое. И под каждым из плотиков закрепили фугасы.

Голь на выдумки хитра, это уж точно. Кирилл вроде бы ещё и не знал толком, какой «фокус» предстоит устроить, и если посоветовался с кем, даже и самим Серёгой Хачариди, то лишь в самых общих чертах, — а вот взял да и прихватил с кухни два широкогорлых десятифунтовых термоса.