По меньшей мере десять полицейских машин стояли у места происшествия, сверкая мигалками. Рядом были припаркованы несколько легковых автомобилей без опознавательных знаков. Окна ресторана «Лотос дим-сам» щерились разбитыми стеклами, и осколки все еще блестели на тротуаре. Здание напротив, на другой стороне Централ-плаза, кишело копами. Медленно приближаясь со стороны Бродвея, Эван разглядел полицейских детективов на балконе третьего этажа – там, где он успел заметить отблеск прицела. Осмотреть место происшествия сейчас было невозможно. Эван объехал квартал, затем сменил машину в одном из своих убежищ и поехал домой.

И вот, сидя в «хранилище», он еще раз откусил от яблока и выбросил огрызок в мусорное ведро, стоявшее в углу. Бросок вышел неудачным, и огрызок упал на бетон. Эван, сжав зубы, посмотрел на своевольный мусор, затем встал, убрал огрызок и протер пол.

Вернувшись в кресло, он взглянул на экран монитора. Внимание Эвана привлекла фотография седовласого мужчины в одном из открытых окон. Кликом мыши Эван развернул окно.

Это был Сэм Уайт. Отец Кэтрин.

Прямо сейчас его держат в заложниках люди, которые не боятся устраивать стрельбу средь бела дня в переполненном ресторане.

На фотографии Сэм слегка улыбался и щурил глаза. От частого пребывания на солнце его кожа огрубела. Он работал прорабом на стройке и вполне походил на прораба – мужик из разряда тех, с которыми приятно попить пивка и посмотреть игру. Который научит вас играть в покер.

Прежде чем встретиться с Кэтрин, Эван заставил ее помучиться: сменить место встречи, бросить машину, проехаться на автобусе. Это было сделано для того, чтобы обезопасить себя и заставить ее понервничать. Но, похоже, это привлекло внимание снайпера и людей, стоявших за ним.

Такая тщательно организованная встреча явно шла вразрез с их планами.

Эван вспомнил слова Кэтрин: «Я позвонила вам. Возможно, этим я убила своего отца».

На виске Эвана забилась жилка. В «хранилище» было пыльно, хотя, когда он вдыхал, воздух казался влажным. С крыши сквозь вентиляционное отверстие доносился запах смолы. Эван сидел перед монитором, глядя на фотографию отца Кэтрин. Седовласый мужчина будто смотрел на него в ответ.

И тогда Эван подумал о том, что хранилось в шкафу, в тайнике под фальшивым дном ящика.

Ничего личного.

Просто справедливость.

Завтра он позвонит похитителям Сэма. Он позволит им выспаться и успокоиться и начнет действовать на следующий день. Тем или иным образом.

Эван вышел из «хранилища» через потайной ход, вернулся в гостиную и стал медитировать, держа пистолет под рукой. Скрестив ноги, мужчина расслабил мышцы, ощутил свой вес и его давление на пол. Прищурив глаза, Эван смотрел, как огни города за шторами превращаются в желтые и оранжевые кометы.

Он сконцентрировался на ушибах, начиная с ног и продвигаясь вверх. Порез от осколка стекла. Синяк на левом бедре. Ушиб плеча.

В этих местах пульсировала горячая боль. Эван сосредоточился на этом жаре, погашая его, уменьшая боль, будто раскатывая ее скалкой. И вот боль ушла, все ушло, осталось лишь размеренное дыхание, холодящее ноздри.

Дыхание – якорь.

Только его тело и холодный воздух вокруг, питающий кровь в жилах. Лишь настоящее мгновение, мгновение одного вдоха. Какое-то время разум Эвана витал в пустоте, осознавая все вокруг, но без единой мысли.

А затем словно оборвалась нить, связывавшая его с настоящим. Эван провалился на двадцать пять лет назад.

Возвращаясь домой из конюшни в Виргинии, Джек выдает Эвану факты, будто кормит его заслуженным обедом.

– Ты часть того, что мы называем «Программа “Сирота”». Ты хорошо умеешь приспосабливаться к незнакомой ситуации и не теряешь самообладания. За это тебя и выбрали. Есть и другие – такие же, как ты. Ты никогда с ними не встретишься. – Его руки лежат на руле, правя автомобилем. – Ты получишь безупречную профессиональную выучку.

– А с чем связана эта профессия?

– С оружием, – говорит Джек.

Грузовик с грохотом перебирается через железнодорожное полотно. Виниловое сиденье нагрелось под ногами Эвана. У мальчика кружится голова, ему начинает казаться, что все вокруг – сон. Но это не плохой сон.

Наконец Эван спрашивает:

– С оружием для чего?

– Для одиночных тайных операций.

Кажется, Джек забыл о том, что Эван – ребенок. Или же нарочно говорит с ним так, непонятными словами, заставляя мальчика пытаться понять их. Эван раздумывает, надеясь разгадать значение.

– Как шпион?

Джек опускает подбородок – он так кивает.

– Как шпион. Но ты будешь отличаться от других тайных агентов.

«Тайные агенты». Эвану нравится, как это звучит.

– Ты будешь сам по себе. Расходным материалом. Ты не будешь ничего знать. Если тебя схватят, выяснится, что ты сам по себе. Если тебя начнут пытать, ты не сможешь выдать никакой важной информации. Ты будешь посещать места, в которых тебе запрещено находиться, и совершать поступки, которые нельзя совершать. Твое существование будет отрицаться на любом уровне, и это не будет неправдой. Само твое существование незаконно.

– Сирота, – повторяет Эван.

– Верно. Сейчас твой последний шанс уйти, поэтому принимай решение осторожно. Если ты погибнешь, ты погибнешь в одиночестве, никто не узнает о том, какую жертву ты принес. Никто, кроме меня. Не будет ни славы, ни парадов, ни надписи на мемориале. Таков твой выбор.

Эван думает о том месте, откуда он уехал. Об обуви из секонд-хенда, о еде из жестяных банок, о низких потолках и узких коридорах. Джек Джонс кажется ему порталом в другой мир. В мир, находившийся для Эвана вне досягаемости. Возможно, в этом мире найдется место и для него.

Мальчик гладит пальцами порез на ладони, оставленный ножом.

– Звучит неплохо, – говорит он.

Джек смотрит на него. Затем переводит взгляд на дорогу.

– Есть лишь я. Я твой опекун. Единственный человек, который знает, кто ты. Я буду защищать тебя. В любой ситуации и от чего угодно. – За окном позади него проносятся деревья. – Мы все, что у нас есть. Понял?

Эван смотрит на пейзаж за окном.

– Полагаю, да.

– Уклончивые ответы – это не ответы, Эван.

– Да, я понял. – Мальчик переводит взгляд на свои руки, покрытые следами уколов. – Будут еще тренировки? С тем парнем?

– С ним и с другими. Ни при каких обстоятельствах ты не должен называть им свое имя. Они будут знать тебя как Сироту Х.